Дом - Оксана Геннадьевна Бутузова

— Это пытка какая-то! — жаловалась я ребятам, демонстрируя два десятисантиметровых лоскутка, которые заработала.

— Ну, летом это будет хорошей работой.

Саша пытался приставить на весу один к другому.

— Да, знатное одеяло получится. Чистая шерсть. У Вени кусочки уместились на двух ладонях.

— Говорят вам, чистое наказание! — возмущаюсь я и отбираю лоскутки. — Ты представляешь, сколько нужно вкалывать, чтобы покрыть ими наши тела?

— Не расстраивайся! Если тебе так трудно сидеть и шить, попробуй побросать землю вместе с нами, — предложил Саша.

— Хорошо. Только сначала сошью эти огрызки.

Взошла полная луна, и при ее мрачном свете я сметала лоскутки и положила себе на грудь. Нет, лучше на шею. А если на плечо? Черт, куда ни положи, все равно замерзнешь… Ночью пошел дождь, к утру переросший в ливень. Естественно, мы не смогли спать. Мокрые с головы до ног, лежали и следили за студеными струями, которые просачивались из всех щелей. До утра яростный ветер трепал наш дом, с грохотом бился о стену, и с каждым ударом я все плотнее прижималась к земле.

— Сегодня уж никуда не пойдем, — подаю голос, рассчитывая на беспрекословное одобрение.

— Нет, как раз сегодня и нужно идти, — поднимает голову Саша. — Есть шанс получить работу. Причем всем троим.

— В такую погоду?!

— Именно в такую. Надеюсь, она отпугнет наших конкурентов с высокими коэффициентами.

Я смотрю, Веня тоже согласен. Я в меньшинстве. Подчиняюсь. Медленно вытряхиваюсь из шалаша вслед за ними. Сплошная темень, но и сквозь нее видно, что небо обложено тучами намертво. Инстинктивно начинаю дрожать на ветру.

— Не стой! Пошли, пошли!

Продираемся в темноте. Забыли миску. Возвращаемся. Веня надевает миску на голову. Крупные капли дождя барабанят по жестяной поверхности. Меня это раздражает. Тогда он надевает миску на голову мне, и я уже ничего не чувствую.

Саша, как всегда, оказался прав. Нас взяли, всех троих. Мы встали по краю траншеи, рядом с кучами земли, которые через несколько часов должны лежать в яме. Ветер бросает меня из стороны в сторону и продувает насквозь. Если бы не лопата, давно улетела бы отсюда в какие-нибудь дальние края, где нет зимы. Пытаюсь донести горсть земли, не рассыпав, иначе придется собирать руками. Несу осторожно, словно лопата нагружена драгоценностями или дерьмом. Только бы не уронить раньше времени… Так и есть! Неудачно разворачиваюсь и лечу в пропасть. Сверху меня обливают дождем и обсыпают липкими комьями тяжелого грунта. Никто не заглядывает узнать, что там валяется в траншее.

— Саша!.. Саша! — кричу я, но себя не слышу. Может, и не кричу вовсе. Но вижу Сашину голову у края траншеи и понимаю, что все-таки кричу. Нет, с лопатой покончено. Навсегда. Навсегда…

Итого, в своих стертых мокрых грязных кулаках мы имеем: я — десять копеек, Вениамин — пятьдесят, Саша — шестьдесят. В сумме один рубль двадцать копеек. Целое состояние. Но, надо сказать, мы так внезапно приступили к работе, что не успели обсудить, на что пойдут такие большие деньги. Какие у нас на сегодня приоритеты? Дом или одежда? Согласились на то и на другое поровну. Стоим в очереди за ледяной похлебкой, а каждый думает о том, что ему ближе и роднее. Саша, вне всякого сомнения, о досках. Оглядываюсь, вижу его сосредоточенное лицо, застывшее, точно доска. А Веня о чем думает? Пока не знаю. А я? Я-то о чем? Опять о трехэтажном доме с камином и десятью, нет, тридцатью одеялами? Какая же я все-таки непрактичная. А попросту — дура.

На базаре наши мнения расходятся, как круги от утопающего. Александр стоит на пяти досках, двух перекладинах и одной жердине и не уступает ни щепки. Я хочу закутаться во что-нибудь всеобъемлющее и теплое. Веня не знает, к кому примкнуть, и только повторяет, словно заведенный:

— Скоро зима. Скоро зима.

— Это безумие — покупать жердь за деньги! — справедливо негодую я.

— А ты хочешь искать ее в лесу? — в свою очередь набрасывается Саша. — Пожалуйста!

— Боже сохрани!

Раздраженные, мы проходим по рядам. Останавливаемся, чтобы сверить наши мнения, не наметилось ли сближение, и, не сговариваясь, впиваемся глазами в раскиданную на прилавке роскошную кофту. Когда-то вязаную, местами замшелую, позеленевшую от времени, но еще хранящую тепло чьей-то шерсти, с длинными, вожделенно длинными рукавами. На ней даже болтаются две пуговицы. Веня и я умоляюще заглядываем в глаза Александру. Он и сам не выдерживает вида кофты. Сколько? Семьдесят пять. Копеек, естественно.

— Но на остальное — доски! — торопится с условием Саша.

Мы на все согласны и уже меряем кофту. На Вене, конечно, она смотрится вызывающе, зато, по его же словам, эта жакетка просто создана для моей фигуры.

— Это женская кофта, — поясняет Саша и тоже начинает ее напяливать, растягивая рукава. Покрасовавшись в ней немного, он тащит нас к доскам.

На оставшиеся деньги мы приобрели две перекладины, три доски и жердину за пять копеек. Сердце кровью обливалось, когда платили за последнюю. Но я молчала, чтобы не отправили в лес на поиски. Домой всё перли, как обычно, на себе. Передвигались медленно, отчего еще больше замерзли. У спуска к реке Веня рванул к кустам.

Саша прислонил ко мне доски и поспешил туда же. Я стою, обставленная со всех сторон деревяшками. Они давят на грудь и на спину, отдаются болью где-то на уровне живота. Стою, не шелохнувшись, и тихо реву. Дождь вторит мне. Даже небу невмоготу вытерпеть эту осень.

Оно рыдало еще несколько дней подряд. Я вернулась в пошивочный барак. Это было единственное место, куда дождь не проникал — нельзя допустить, чтобы он замочил ткани. Время от времени я получала там работу и тогда целые дни проводила без света — уходила из дома до восхода, а освобождалась, когда солнце уже скрывалось за горизонтом. Я сильно мерзла даже в любимой кофте. Волосы превращались в ледяные сосульки и свисали на глаза, заслоняя рукоделие. За свою невыразительную работу я получала совсем немного — больше трех лоскутков ни разу не дали.

Одеяло постепенно росло. Я сшивала заработанные кусочки на ходу, возвращаясь домой. В этот момент хотя бы ноги не мерзли. А у ребят работа практически встала. После того как мы соорудили вторую стенку — двухметровую западную, в которой недоставало двух досок, — в нашем доме не прибавилось ничего, не считая шитья. Но и этот тонкий отрезок длиной восемьдесят сантиметров и шириной тридцать никак не мог претендовать на звание одеяла. Мы лишь