Путь в тысячу пиал - Дарья Урбанская

– Если пойдешь к дому матери, постарайся сделать так, чтобы соседи тебя не видели. И помни, что именно там монахи будут искать тебя в первую очередь.

– Но куда же мне тогда ид…

– А ну стой! – донеслось со двора.

Ракху и Джэу вздрогнули одновременно. Шагов преследователя слышно не было, но Джэу знала, как бесшумно могут передвигаться тренированные монахи-воины. И, действительно, уже через мгновение рядом с ними выросла фигура Намгана. Он резко потянул Ракху на себя.

– Гаденыш мелкий. А ты, – Намган повернулся к Джэу, – обезьянья подмышка, не думай, что если поймала про́клятого, то лама раскланяется перед тобой в благодарностях.

– Я не…

– И на дополнительный выходной не рассчитывай. Скорее на дополнительный прогорклый котел. А если начнешь трепаться об этом, – он кивнул на Ракху, по щекам которого бежали слезы, – то я сам тебя в этом котле и сварю. Поняла?

Конечно, она поняла. Если б Ракху удалось сбежать, то Намган был бы опозорен: воин не смог уследить за ребенком… Джэу от души жалела, что этого не случилось, но все равно склонила голову в немом согласии.

Ракху вновь попытался выскользнуть из захвата, Нагман ловким движением вывернул ему руку и приложил щекой к стене, отчего тот болезненно взвыл.

– Пожалуйста, не надо, – всхлипнул Ракху. – Отпустите, прошу.

Эта мольба прошлась противным холодом по позвоночнику, вновь воскрешая в памяти Джэу ужасы ее собственного детства. Может быть, теперь пришло время отдать долг благим тэнгри, пославшим ей в тот далекий день встречу со старухой Хиён?

Эта мысль была такой яркой, такой справедливой, что Джэу неожиданно для себя шагнула вперед. В этот миг накидка, что она дала Ракху, сползла с острых мальчишеских плеч, привлекая внимание Намгана. Лунный свет выхватил в полумраке то, как он нахмурился, сопоставляя факты – откуда у про́клятого монастырская коричневая ткань? Но додумать Джэу ему не дала. Выхватила спрятанный в складках кашаи небольшой кинжал и коротким яростным движением загнала лезвие в шею Намгана.

Глава 14. Цэрин

В культуре Тхибата часто встречаются противоречия, которые приводят в недоумение жителей Лао, но не смущают никого из местных. Например, убийство живых существ, будь то человек или животное, идет вразрез с верованиями тхибатцев. Даже охота строго запрещена. Но это не никак не противоречит самому факту употребления мяса в пищу.

«Записки чужеземца», Вэй Юа́нь, ученый и посол Ла́о при дворе правителя Тхибата

Лезвие поднялось и вновь опустилось. Несчастный куст саган-дайля потерял еще часть веток под натиском остро наточенного топора. Земля у ног Пхубу уже была усыпана облетевшими листьями и розовыми лепестками, но они не могли смирить его ярость. Цэрин поначалу пытался его окликнуть и как-то унять, но Лхамо покачала головой:

– Не надо. Он выплеснет свою боль и успокоится. Такое бывает с ним, когда…

Она тяжко вздохнула, устремляя взгляд куда-то вдаль, за вершины гор, где занималась заря нового дня.

– Когда в деревне рождается Бездушный? – высказал догадку Цэрин.

– Пхубу стонал весь лунный день, попав в сети дурных сновидений. Даже амулеты были бессильны. Его мучали вновь всколыхнувшиеся воспоминания о собственном дитя. И о жене. И о реке, что унесла их тела…

В старческих глазах Лхамо блеснули слезы, но она подавила их, в очередной раз вздохнув, взяла таз с зерном и направилась кормить кур. Цэрин покачал головой, которая и без того была тяжелой от его собственных демонов. Сегодня они невнятно бормотали и завывали, видимо передразнивая Пхубу.

Гулкий звон гонга прозвучал внезапно, словно раскат грома. Лхамо, не успевшая далеко отойти, выронила таз и громко вскрикнула. Цэрин и сам вздрогнул от неожиданности, а Пхубу вовсе свалился на колени и припал лбом к земле.

Удар, потом еще один, и снова. Обритый налысо монах в оранжевой кашае настойчиво бил колотушкой по железному диску возле их дома. Подобные звуки теперь раздавались и дальше по улице.

– Именем просветленного ламы Бермиага-тулку, да откройте сердца ваши тэнгри, а тела – сынам драконов, – разнесся по деревне призывный клич.

Замелькали яркие пятна монашеских одеяний, захлопали двери домов, деревня загудела. Цэрин недоуменно взглянул на Пхубу, но тот так и остался лежать на земле. Зато Лхамо где стояла, там и принялась раздеваться, обнажая морщинистую кожу шеи, костлявые плечи, пустые старческие груди…

– Кйакпа! – ругнулся Цэрин, отворачиваясь. – Что происходит?

– Именем просветленного ламы Бермиага-тулку, да откройте сердца ваши тэнгри, а тела – сынам драконов! Именем просветленного…

Снова и снова звучали призывы, грохотал гонг. Абсолютно нагая, Лхамо подошла к Цэрину и, не стесняясь, схватилась за пояс его штанов:

– Снимай.

– Не буду, – с мальчишеским упрямством заявил он, уворачиваясь из цепких пальцев Лхамо.

– Живо снимай! – прикрикнула на него старуха и повернулась к Пхубу. – А ты что лежишь?! Сынов дракона разгневать хочешь? Сам же знаешь: быстрее посмотрят, скорее уйдут.

– Именем просветленного ламы Бермиага-тулку, да откройте сердца ваши тэнгри…

В их двор ворвались монахи. Сердце Цэрина пропустило удар, но присмотревшись, он не обнаружил среди них ни одного знакомого лица. Никого из тех, кто поклонялся демону в пещере. В руках пришлые держали жезлы-дордже, орудуя ими словно дубинками, а в заплечных ножнах у каждого покачивался короткий меч.

«Меч? У монахов?!»

Цэрин застыл в немом изумлении, не сводя глаз с холодного оружия. У него в голове не укладывалось, зачем монахам могут понадобиться мечи. Ведь оборвать насильно чью-то жизнь – это все равно, что лишить себя самого возможности перерождения после Бардо! Никто в Тхибате не поднимет руку на другого человека, кроме совсем очерствевших душой преступников. Даже на животных и тех охоты не водится. Так зачем же…

Цэрин не успел завершить свою мысль – монахи грубовато сдернули с него рубаху и указали, не терпя возражений, на штаны. Навершие жезла-дордже ткнулось между лопаток, безмолвно, но, очевидно, предупреждая, так что пришлось выполнять. Внутри тихо закипала ярость. В кармане штанов, завернутая в небольшой лоскут ткани, лежала жемчужина – ее было особенно жаль оставлять посреди двора.

Цэрина, все еще пребывающего в искреннем недоумении, вытолкнули на улицу, он тут же отвел взгляд в сторону, стараясь не смотреть на Лхамо, которая уже стояла там. А следом вывели пошатывающегося Пхубу. Сгорбившись, он еле переставлял ноги, а из одежды на нём остались лишь перевязочные лоскуты, под которыми заживала рана.

Всех жителей деревни согнали на крохотную главную площадь, выстроив в три ровных ряда, не делая различий