Линия обесточена - Павел Александрович Шушканов

пыльной тучей на нас. Обычно днем, когда никого нет наверху, кроме редких патрулей. Сейчас ветер тоже был, но с севера, соленый и совсем слегка прохладный.

– Заждался?

Юра бросил возле меня тяжелую сумку, опустился рядом.

– Проспал что ли? – недовольно буркнул я.

– Еще чего. Я эту штуку тащил по лестницам, а она, извини, нелегкая. Сам попробуй поднять.

– Не хочу.

Юра улыбнулся, подставил ветру бледное лицо.

– Не было еще?

– Так рано же.

Небо белело. Солнце совсем скоро появится оттуда, где сейчас разгоралась яркая полоса.

– Как дела? – спросил я.

– Стабильно. Вода есть?

Я развел руками. Прихватить термос не удалось. На этой неделе выдали меньше, чем обычно. Тут каждая капля на счету. Отец бы заметил, начал бы задавать вопросы. Конечно, подниматься наверх – не великое преступление. Сам, небось, так делал ребенком. Вот только домашнего ареста на день-другой не избежать.

– Ладно. Мы же ненадолго.

В небе догорала луна – бледный серп над горизонтом, ниже которого бесшумно плыла яркая звезда.

– У них-то воды полно, должно быть. Нашей причем.

Станция «Ойкумена» жила своей жизнью и совершенно не спешила делиться новостями в радиоэфире уже полвека. Она несла сквозь холодный космос полмиллиона человек, запертых внутри вращающегося бублика. Там светило искусственное солнце, текла прямой стрелой уходя в небо и возвращаясь с него с другой стороны река. Сам я не знал, конечно. Папа рассказывал. Но и он только видел картинку в старом журнале и все. На «Ойкумену» не попасть. Гражданские ракеты не летают, да и незачем. Только беспилотные челноки набирают воду в остатках наших теплых озер и морей и несут вверх. Ни спасибо тебе ни пожалуйста.

– Как там, как ты думаешь? – спросил я, глядя на яркую звезду.

Юра растянулся на теплом камне, заложив руки за голову.

– Паршиво. Как и здесь. Ну речка, ну ветер прохладный, а все равно тюрьма. Только мы как кроты в норах, – он кивнул в сторону шлюзов под высоким холмом. – А они как эти… ну, в клетках…

– Птицы, – напомнил я

– Точно! – Юра сплюнул травинку в сторону «Ойкумены». – Твари. Воду нашу воровать они герои, а разрешения попросить – это у них языка нету.

– А нам она на что? Испарились все озера уже.

– И что? – Юра зло сверкнул глазами, а потом махнул рукой. – Все равно твари.

Небо все светлее. Когда появится солнце, с ним придет горячий сухой ветер, раскалит холмы и землю. От марева будет дрожать и изгибаться лес. Пока не вспыхнет однажды. Приход солнца ощущается даже под землей, особенно летом, хотя и зимой не легче. Стены постоянно теплые, горячий потолок и трубы под полом. Из решеток струится противный теплый воздух, пахнущий пылью и машинным маслом. Говорят, уровнями ниже лучше, но я там не был, только у Юры. Правда и у него не многим приятнее – одна комната на троих с родителями и искусственное окно в стене, за которым вечный облупленный рисунок с водопадом и серебристым озером. Глядя на него всегда хочется пить.

– Может в другой раз прогуляемся до леса? – предложил Юра. – А что, тут идти полчаса. До рассвета успеем, если встанем пораньше.

– И если ты придешь вовремя, – напомнил я.

– Это да, – он улыбнулся и закрыл глаза. – Как дома?

Я поморщился. Дома было жарко. Охлаждение обещали подключить к концу недели, когда погасим долг, а пока по решеткам струилась бесполезная теплая вода. Особенно плохо было ночью и приходилось открывать дверь в коридор, что не совсем безопасно. Отец тогда не спал, сидел на кровати и тер ладонями потный лоб.

– Приходи ко мне. У нас до конца месяца оплачено. Не морозильник, конечно, но жить можно. Придешь?

Я кивнул. И тут заметил их, неспешно поднимающихся над горизонтом.

– Юрка, летят!

Юра подскочил, приладил к глазам бинокль. Челноки неспешной вереницей тянулись к нам. Вот они, ревущие, полные воды. Будут пролетать над нашими холмами к космодрому где-то за лесом, грузить воду в резервуары. Говорят, космодром раньше почти на берегу стоял, но море с тех пор ушло. Далеко ушло.

Юра присел, раскрыл сумку и достал поблескивающую черную трубу. Пристроил ее на плече и уперся ногами с камни.

– Ща, погодите. Будет вам вода.

Челноки летели высоко. Под каждым виднелись два огромных резервуара. Мощные винты разрезали воздух, оттого небо было наполнено гулом. На их корпусах поблескивало солнце, которое пока не появилось из-за горизонта.

– Уши!

Раздался грохот. Теплый воздух колыхнулся и обдал меня волной, а святящаяся искра ушла далеко в небо.

– Ну?! – он снова сцепился в бинокль.

Я видел и без бинокля как колыхнулся челнок. Один бак раскрылся ослепительным цветком, рухнул вниз как опрокинутый зонт водяным потоком. Челнок накренился, но продолжил путь, унося остатки воды к космодрому.

– Есть! Давай! – Юрка стянул майку и подпрыгнул к самому краю холма, раскинул руки. И тут поток обрушился на нас. Он рухнул стеной мелких прохладных капель, соленых и приятных как тот ветер по утрам. Обрушился снова, покрывая нас каплями воды. Она стекала по лицу, стекала за шиворот, пронзала насквозь тонкую рубашку.

– Видел? – счастливый Юрка размазывал воду по лицу, пригладил назад намокшие длинные волосы.

Я стоял и не решался открыть глаза.

Минуты две до восхода. Вот-вот ослепительная белая точка вырастет на востоке.

– Как думаешь, как тут было раньше?

Юрка осмотрел мертвый лес, истерзанную солнцем пустыню, тянущуюся к далекому морю. Пожал плечами.

– Откуда нам знать. По мне и так нормально. Идем?

– Говорят, что еще жарче будет. Парниковый эффект и все такое.

Юрка махнул рукой.

– На градус— другой? Ерунда. Когда это будет еще… Чем займемся?

Я покачал головой.

– Наверное к отцу на фабрику. Помогать. Иначе охлаждения до конца месяца нам не видать.

– Ладно. А я подрыхну. Приходи как освободишься. И нужно еще эту штуку спрятать, – он взвесил в руке сумку. – Может я ее на свалке и нашел, но ноги ей быстро приделают.

Он хохотнул и бодро пошел к темнеющим под холмами шлюзам.

У входа я остановился. Вот оно – немного не успел. Первые лучи скользнули по затылку, словно огнем обожгло. Новый день. Я улыбнулся и направился вниз.

После одиночества

Я не люблю Уран. В нем все неправильно, вывернуто наизнанку и совсем не вписывается в безмятежную и безмолвную красоту окружающего меня пространства. Хотя иногда, глядя на него долгими часами сквозь большое стекло с главной обсерватории станции, мне начинает казаться, что я к нему привык. Вот он – огромный бледно-голубой шар, закрывающий собой весь