Чиновник - Владимир Анатольевич Тимофеев

До октября 56-го. А двадцать четвёртого числа того самого месяца их полк подняли по тревоге и дали приказ выдвигаться в соседнюю Венгрию. Пунктом временной дисклокации части стал город Гёдёллё в двадцати километрах от Будапешта.

— Ты представляешь, Стрельник, отец мой как раз в тех местах погиб в 45-м, а тут получилось, я тоже туда же. И даже какой-то страх появился, а вдруг и меня... того-этого, — признался «Леший». — С кем тогда мама останется? У нас же, как у тебя с тётей Зиной, вообще никого, ни бабок, ни дедок, ни братьёв, ни дядьёв. Десятая вода на киселе, и тех не осталось... Так что на каждый выход на патрулирование я шёл там, как на последний.

— И много их было?

— Кого?

— Да выходов этих.

— Всего-то четыре. И вот на четвёртом-то всё и случилось...

Про события в Венгрии советские люди знали. О них писали в газетах, да и непосредственных очевидцев хватало. Две армии, общевойсковая и механизированная, плюс отдельные части и соединения, задействованные при подавлении мятежа — это вам не комар чихнул. Хотя цензура, конечно, присутствовала, не без этого. Полную же информацию о случившемся в октябре-ноябре 1956-го Николай Иванович получил в девяностых-двухтысячных, когда появилась возможность свободно работать с архивными документами и воспоминаниями-мемуарами как с той стороны, так и с другой. Соответственно, обе его ипостаси, и молодая, и старая, слушая Левашова, знали в подробностях, что и как там происходило в реальности, и с чем и с кем приходилось там сталкиваться нашим военным.

То, что случилось с Витькой, произошло на первом этапе так называемого «восстания», когда советские части ещё не вступали в активные боестолкновения с мятежниками, а лишь помогали Венгерской народной армии «поддерживать порядок на улицах». Ну, по крайней мере, пытались. В первое время им даже огонь на поражение открывать по мятежникам запрещалось. Максимум, стрелять поверх голов или в воздух, задерживать самых активных и доставлять их в комендатуру.

Вот под это самое «первое время» Витька и угодил...

— Никто ведь даже представить не мог, на что эти твари способны! — со злостью рассказывал Левашов. — Они же не то, что наших, они своих не жалели. Что, мать их, творили, фашисты поганые! Что, мать, творили! Гроздьями на деревьях развешивали. Живьём жгли, глаза выцарапывали, уши ножницами отрезали. Нам ещё объясняли, что местных госбезопасников или сочувствующих эти гады по ботинкам определяли. Ну, то есть, любого, у кого носы у ботинок квадратные[1], подозревали, что, мол, они «ракошисты»[2] переодетые. А с нашими, вообще, поступали по подлому. Вот, скажем, идёт бронетранспортёр, а ему под колёса какая-то девка младенца укладывает. Машина, конечно же, останавливается, старший выходит, чтобы ребёнка убрать, а сверху-то мало того, что брони никакой, так ещё и брезентом десантное отделение закрывать заставляли. Типа, чтобы гражданских никого не пугать. Так эти гражданские, пока машина стояла, зажигалками кузов забрасывали. Я таких БТРов, сожжённых со всем экипажем, не раз и не два видал. А ответно стрелять нельзя. Потому что там, типа, мирные, и кто из них провокатор, а кто зевака, сразу и не поймёшь...

Николай слушал, что говорит приятель, а перед глазами вставали строчки секретных докладов от ГРУ, КГБ и Минобороны по этим и более поздним событиям, уже не в Венгрии, а в Чехословакии 68-го, Польше начала 80-х, Румынии 89-го. Да, собственно, и потом, когда Советский Союз распался, сценарий «цветных революций» нисколько не изменился, и если власть не давила всех этих «революционеров» сходу, как, скажем, в Китае, на площади Тяньаньмэнь, ничем хорошим это для страны не заканчивалось... Хотя некоторые, как обычно, считали иначе. И спорить с ними было абсолютно бессмысленно и бесполезно...

— Двадцать шестого это случилось, после обеда, — продолжал рассказывать Витька. — Нашей группой лейтенант Могилевич командовал, я рулил, а он рядом сидел. Выдвигались к окраине Будапешта, там наши каких-то деятелей задержали, их надо было доставить в Текель, где аэродром, у нас там тоже зенитки стояли. Но мы, как почти до места доехали, так разом и встали. На перекрёстке толпа собралась, проезжать не дают. Ну, лейтенант из кабины вышел, пистолет вытащил, начал орать им, чтоб расходились, а тут из толпы кто-то — шлёп! — и пальнул по нему. А я гляжу, там в нас уже из винтовок целят, суки поганые. Такая меня, понимаешь, злоба в тот миг взяла. Ну, думаю, всё, ща месиво будет. Короче, как дал по газам и прямо на скорости да в толпу. Потом сдал назад и ещё раз, а после ещё. Десятка два их передавил. Как тараканов. Ну, наши из кузова тоже пальбу открыли, но только не по толпе, а по крышам. Там часто снайперы тихарились, бутылки с горючкой бросали. Лейтенант, хорошо, живой оказался, но без сознания, в плечо его ранили, кость раздробили. Так мы его в кузов втащили, и в госпиталь. Дальше проехать всё равно бы не получилось, там улицу мусором завалили, без проводника и соваться не стоило. Короче, вернулись обратно в расположение, доложили всё как положено, а вечером меня под арест. Мол, превышение полномочий, нарушение приказов командования и всё такое. Месяц меня потом из города в город возили, на допросы таскали, всё никак не могли решить, давать делу ход или не давать. Там же ведь, знаешь, всё изменилось потом, и наши уже не стеснялись ни танками их давить, ни арто́й, ни «Катюшами». Как только нормальный приказ отдали, так всех, кто с оружием, смели подчистую...

Да, Николай это знал. В конце октября, не имея конкретного политического указания на применение силы и неся из-за этого неоправданные потери, командование вывело из Будапешта войска. Но лишь затем, чтобы когда указание от руководства страны, наконец, поступило, начать подготовленную Генштабом операцию «Вихрь». Четвёртого ноября советские штурмовые отряды вошли в Будапешт и уже к вечеру овладели мостами через Дунай, захватили аэродром Будаэрш и взяли под полный контроль ключевые точки венгерской столицы. В целом, подавление мятежа заняло четверо суток. Утром 8 ноября Янош Кадар, новый венгерский лидер, объявил в Будапеште о переходе всей власти в стране к возглавляемому им Революционному рабоче-крестьянскому правительству...

— В общем, так ничего на меня и не завели, под трибунал не отправили, а просто вывезли с десятком таких же обратно в Союз и передали всех, типа, «в народное хозяйство». Ты представляешь, Стрельник?! Из армии никого не уволили, погоны не сняли, но, по факту, назначили хрен знает