"Фантастика 2025-41". Компиляция. Книги 1-43 - Дмитрий Яковлевич Парсиев

Гурьев не ожидал. Грохнул выстрел — я ушёл вбок, падая на колено, нажимая на спуск.

Пуля выбила грязь из-под ног Рябого. Тот отшатнулся, но не успел поднять свой пистолет, потому что я выстрелил снова. Уже более точно.

Бах! И на груди Рябого появилось расползающееся чёрное пятно, он захрипел, осел на землю, хватаясь за рану.

Гурьев выхватил табельный из кобуры на поясе под курткой, но я уже перекатился, уходя за разбитый бетонный блок. Грохнули два выстрела, осыпая меня осколками щебня.

Горбоносый бросился в обход, я услышал его быстрые шаги. Он нырнул за кирпичную кладку, что примыкала сбоку, явно намереваясь зайти со спины.

Выбора не было. Я вскочил, сделал прыжок в сторону и снова выстрелил.

Гурьев крикнул, схватился за ногу, упал на одно колено, но тут же поднял пистолет и снова пальнул.

Меня словно раскаленным железом садануло по плечу. Боль вспыхнула мгновенно — пуля прошла по касательной, оставляя горящий след. Но останавливаться было нельзя. Гурьев спрятался за машиной и теперь метил в своего пленника.

Я бросился к отцу, схватил его за плечо, рывком подтаскивая к себе и в сторону. Ушел с линии огня. Но Гурьев атаковал, покинув укрытие, выскочил прямо на меня.

Я всё-таки успел раньше.

Мой выстрел пришёлся ему прямо в живот. Второй пробил горло, артерия брызнула кровью.

Он дёрнулся, зашатался, сделал пару шагов назад, не веря, что его взяли так просто, и рухнул в пыль, разметав руками гальку. Два раза булькнул, ловя ртом воздух, и замер уже навсегда.

Остался последний — Горбоносый. Я медленно поднялся, перевёл взгляд.

Тот стоял в десяти метрах, держа в руках нож. Он не успел добежать до меня и напасть. Притаился, замер, но я обернулся и увидел его.

Глаза чёрные, пронзительные, в них — только ярость и жажда крови…

Он знал, что у меня пистолет, но всё равно решил драться.

— Ну давай, сука! — с акцентом процедил он. — Брось пушку, дерись, как…

Договорить я ему не дал, оставим пафосные битвы для фильмов. Я вскинул «Вальтер», и громыхнул выстрел.

Он замер, медленно посмотрел на себя, на руки, на нож, потом перевел взгляд на меня, будто не веря в произошедшее.

И рухнул лицом в грязь.

Тишина легла на плечи свинцом. Рука нестерпимо болела. Адреналин схлынул и перестал действовать как обезболивающее.

Тишина… Только ветер гуляет между руинами. Только отец хрипло дышит, пытаясь прийти в себя. Только у меня кровь стекает по пальцам, капает на землю — кажется, от этих капель мне слышен тяжелый звон.

Но я победил…

Пыль оседала медленно, будто не хотела тревожить мёртвую зыбь заброшенного завода. Запах пороха смешивался с застарелой гарью и осенней сыростью. Я прислонился к бетонному обломку, дыбившемуся в небо, переводя дыхание. Куртка на левом плече была липкой от крови, но рана оказалась поверхностной — пуля только задела мягкие ткани, я это чувствовал. Главное — отец жив. Я жив.

А вот Гурьев и его подельники лежали неподвижно. Земля впитывала их кровь, а ветер тихо завывал в разбитых окнах цехов.

Нужно торопиться. Нет, я не собирался вызывать наряд, оформлять все по закону. Вряд ли я смогу доказать, что это были бандиты и что меня хотели убить. Папаша Гурьева сделает все возможное, чтобы обелить сынка (однажды, пообещал я себе, доберусь еще и до него). Нет, не услышат, скорее всего, мне грозит срок за превышение должностных. Но когда дело касается моей семьи, у меня свой закон, и снова в тюрьму я не собираюсь.

Я подошёл к «двойке» Гурьева, заглянул внутрь. Ключи торчали из замка зажигания. Как удобно.

Тогда взял за шкирку Рябого, оттащил его тело к задней части машины. Горбоносого — следом. Гурьев оказался самым тяжёлым, но оставшийся адреналин в крови помогал двигаться быстрее и преодолеть ноющую боль в плече. Пусть полежат пока в кучке.

Я нашел неподалёку колодец. Глубокий, бездонный, оставшийся от старого водозабора. В таких местах легко исчезают следы и трупы.

Двое ушли вниз быстро, исчезли в тёмной пасти без звука. Третьего, Гурьева, я сбросил последним.

— Прощай, Хозяин, — пробормотал я, глядя, как его тело проваливается в пустоту, беспомощно всплеснув руками. — Ты убил меня в прошлой жизни, уничтожил мою семью… Но я вернулся за тобой с того света. Счастливого пути в ад.

Я вернулся к машине и, шаря по земле, собрал все гильзы, свои и чужие. Гильзы и пистолеты Гурьева и Рябого отправились туда же, в колодец. Гравий под ногами оказался рыхлым. Несколько энергичных движений ботинками — и следы крови на земле исчезли. Только там, где я пробил горло Гурьеву, пришлось собрать в пригоршню влажную от крови землю и выкинуть всё в тот же колодец.

Жигуль я отогнал и спрятал в руинах. Потом вернусь за ним и уничтожу. Теперь я знаю, как заметать следы. Снова опустив руки к земле, я залепил грязью пулевые отверстия в двери «Волги». Надо будет срочно поменять дверь, и без лишнего шума. Наконец, я сел в машину. Отец лежал без сознания, но дышал ровно. Я похлопал его по щекам.

— Эй, очнись.

Он застонал, слабо приоткрыл глаза:

— Голова… чёрт…

— Ты жив. Это главное.

Он с трудом сфокусировал на мне взгляд, приподнялся на локтях.

— Что… что случилось?

— Тебя хотели убить.

Отец моргнул, помотал чуть головой, будто отгоняя наваждение.

— Чёрт… Да, они… они меня куда-то везли… Я почувствовал удар… дальше — пустота…

Я пристально смотрел на него.

— Ты больше никогда не свяжешься с такими, как они. Понял?

Отец нахмурился.

— Ты кто вообще такой?

— Тот, кто тебя спас. И тот, кто говорит: забудь этот день, забудь, что здесь произошло.

Он прикусил губу, глядя на меня.

— А Гурьев? Его люди?

Я отвернулся к дороге.

— Их больше нет.

Отец долго молчал.

— Ты их…

— Больше они тебя не побеспокоят. Но ты должен молчать. Никто никогда не должен знать, что ты был с ними. Что вообще выезжал за город.

Он смотрел на меня, его лицо побледнело.

— А тебя?

Я сжал руль.

— Ты никогда меня не видел.

— Кто ты?

Я нажал на газ.

— Просто друг. А теперь ты должен рассказать мне все. Как ты связался с этими ублюдками? Почему они хотели тебя убить — и кто за ними стоит…

Отец насупился. Пожевал губу, а потом проговорил:

— Тебе можно доверять?

— А ты как думаешь? — хмыкнул я. —