Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

– Именно там, – возвысив голос, продолжал Наковальня, – я выучился заряжать иглострел и стрелять!

С улыбкой на пухлом лице он двинулся к лейтенанту.

– Воистину, немногие авгуры способны похвастать сим достижением! Однако мне посчастливилось заручиться помощью великолепнейшего наставника, моего верного друга капрала Молота.

– Девочки… идти, – повторил Орев. – Вер-рблюды. Девочки – взять.

– Матар, ко мне! – скомандовала лейтенант.

Матар рысцой поспешила к ней.

Майтера Мрамор ухватила Чистика за рукав.

– Это еще не все, – зашептала она. – Зверушка жены нашего патеры – та, вроде котенка. Она тоже здесь.

Чистик с отсутствующим видом кивнул.

– И, бьюсь об заклад, тоже с весточкой от Шелка.

– Лопочет что-то, лопочет: полк, мерь блюда, глина кора ванн… словом, чем он так взволнован, я понять не сумела, – призналась майтера Мрамор. – За ним Кошак присматривает.

– Верблюды. Караван, – пробормотал Чистик себе под нос. – Да, видел я их, и штурмовиков, отправившихся за ними, видел. Самое время эту деваху с ее хефе тово, пока наш прыткий мясник-недомерок их не ущучил и не загреб всю славу себе.

Из носовой части гондолы донесся глухой треск иглострела. Выстрелу вторил пронзительный женский крик.

За парой тривиганток, прощупывавших рыхлый песок пустыни в поисках твердой земли, способной удержать причальный кол, Шелк наблюдал молча, но как только до рубки донеслись негромкие, глухие удары тяжелой кувалды, повернулся к пилоту.

– Скажи, сможем ли мы взлететь, не отвязывая вон тех веревок?

– Швартовых концов? Нет, – ответила пилот, покачав головой.

– Прискорбно, прискорбно… ведь это могло бы спасти немало жизней.

Усевшись рядом с Гиацинт, он взял ее за руку и умолк, вслушиваясь в завывания зимнего ветра, гнавшего вдаль песчаные вихри.

– Нужно еще полдюжины, – сообщила ему пилот. – Ничего, еще немного, и пришвартуют нас как положено. Дома вообще швартуемся на двадцать четыре конца.

– Пять у вас уже есть.

Вспомнив о пяти пальчиках Гиацинт, Шелк поднес их к губам, поцеловал каждый и даже дурацкий дешевый перстенек – другого кольца у них не нашлось. Внезапно мягкое кожаное кресло под ним резко, мощным рывком, совсем как пневмоглиссер Крови, оторвавшийся от травяной дорожки, подалось вверх.

– Чувствуете? – насторожилась пилот.

– А вон там что-то сверкнуло, глядите-ка!

Указав вперед, Гиацинт распахнула приотворенное для Клеща окно на всю ширину.

– Закрой, – велела ей пилот, – здесь и так холодней, чем снаружи.

Шелк приложил к губам собственный палец. В паузу между ударами кувалды вклинился беспорядочный, еле слышный грохот.

– Стреляют, – сообщил Шелк пилоту. – Звуков стрельбы я после боев в нашем городе не спутаю ни с чем другим.

Гондола вновь всколыхнулась и быстрей движущейся комнаты, неудержимее бронированного пневмоглиссера Оозика взмыла вверх, к небу, безжалостно встряхнув всех троих. Еще секунда, и ее страдальческие скрипы заглушил выстрел из пулевого ружья.

На сей раз стреляли не возле осажденного каравана, а куда ближе. Пошатнувшись, пилот выхватила из кобуры иглострел, но Гиацинт, выбив из ее рук оружие, ткнула большими пальцами ей в глаза, что было сил лягнула ее в колено, и обе рухнули на пол.

– Чего ты такое делаешь? – полюбопытствовал Чистик.

– Сбрасываю балласт, – ответил Шелк. – Погляди туда, вниз. Видишь нечто вроде дыма, струящегося из-под брюха задней гондолы?

Чистик высунулся наружу сквозь выбитое пулей стекло по самую грудь.

– Ага, вижу.

– Это песок из пустыни, – объяснила Гиацинт. – Его начали набирать, грести лопатами, как только мы сели, и пилот нам рассказала, зачем. Эту штуковину можно поднимать и опускать двигателями. Мы к земле так и спустились. Но если хочешь лететь высоко и долго, проще всего от песка избавиться. Вот как он сейчас.

– А пол почти выровнялся, – заметила Синель.

Шелк, кивнув, указал на пузырек в прозрачной горизонтальной трубке на приборной доске.

Чистик уселся с ним рядом.

– Хочешь, я другого кого-нибудь к этому делу приставлю? Хоть ту деваху, пилота. И одного из наших за ней приглядывать тут посажу.

– Она же слепа, – напомнил ему Шелк, щелкнув рычажком на приборной доске. – Гиацинт ей глаза выдавила… я видел.

– Да целы у ней глаза, патера. Ну поболят, заживут, и все будет – леденчик в сахаре.

Гиацинт опустилась в кресло слева от Шелка.

– Тебе… нравится, да?

– Еще как нравится, но и страшно – словами не передать. Боюсь, не погублю ли нас всех, однако пилот или другая тривигантка может погубить нас намеренно, а я не стану. К тому же…

Осекшись, Шелк оборвал фразу на полуслове.

– Даже если б у нас нашелся пилот, которому можно верить, тебе самому править хочется.

Шелк кашлянул, прочищая горло.

– У нас есть пилот, которому можно верить – я сам. Да, опыта у меня пока маловато, но та женщина, знаешь ли, тоже пилотом не родилась.

Синель устроилась рядом с Гиацинт.

– Так ты ей в гляделки ткнула?

– Ага, Синь, – кивнула Гиацинт. – А то она нас пристрелила бы.

– Стр-релять – нет! – каркнул влетевший в рубку Орев.

– Точно, – откликнулась Гиацинт. – Так я и подумала, но когда шпана Чистика взялась за штурмовиков, стерегших генерала, без стрельбы все равно не обошлось.

– Только патере из-за нее вроде бы до сих пор не по себе, я ж вижу.

Шелк бросил взгляд на Синель.

– Неужели мои чувства так очевидны?

– А то! – с победной улыбкой подтвердила Синель. – Слушай, патера, ты вправду думаешь, будто мы, девахи из заведения Орхидеи, и день и ночь вежливы, как сибиллы? Будто весь разговор у нас – сплошь «спасибо», «пожалуйста», да «извиняюсь, Колокольчик, но это вот твое платье что-то уж очень смахивает на мое»?

– Не знаю, – признался Шелк. – Хотелось бы надеяться.

Устроившийся на хозяйском плече Орев смерил его полным недоумения взглядом.

– Ты вот меня из-за роста грубой считаешь, и тривигантских девчонок тоже, потому как не красятся да с иглострелами и пулевыми ружьями ходят. А мне у Орхидеи драться особо не приходилось – как раз потому, что вымахала самой длинной. Знаешь, насколько я выше Гиацинт?

– Наверное, да… представляю.

– Без этих ее вечных каблуков она мне макушкой даже до плеча не достанет. Ну и красива, конечно, ты сам сколько раз говорил. Первой красавицей у Орхидеи была, с первого дня до последнего, хоть у самой Орхидеи спроси – подтвердит. А знаешь, кто сейчас на Ги похож больше всех? Мак, а Мак рядом с Ги – все равно что липовая карточка рядом с чисто лилейной. С ними же знаешь как? Вроде бы одинаковые, пока не приглядишься, а приглядишься – сразу заметишь: не похожи вообще. В липовых и золото бронзой отливает, и на ощупь они какие-то жирные. Вот погляди на Ги, к глазам присмотрись, к носу. А подбородок какой, только глянь! Я на ее подбородок первые пару недель смотреть не могла – чувствовала себя, будто жаба в сточной канаве. Словом, патера, – с придыханием, свойственным женщинам, говорящим о материях подлинной важности, подытожила Синель, – Мак – просто хорошенькая, а Ги – чистое золото, понимаешь?

– Понимаю.

– И потому ее почти все сразу же возненавидели. И я сама тоже чуть не… – Осекшись, Синель смущенно кашлянула. –