Муля, не нервируй… - А. Фонд

Да что же такое творится, товарищи! — Он рывком встал и начал метать громы и молнии, — в Министерстве культуры, в храме просвещения, нравственности и морали… В месте, которое должно служить образцом идеологии, этики и примером воспитания советского человека, один сотрудник оскорбляет другого! Обзывает его! Это же до какой низости нужно дойти! Это же кем надо быть! Это же, товарищи, не человек! Это человечек! Сидит такой, мерзопакостный гадик, и смотрит, где бы нашкодить! Причём трусовато, втихушку! Оскорбить советскую женщину — своего коллегу, товарища — что может быть хуже⁈ Я скажу вам, товарищи! Мы с вами, весь наш советский народ, мы победили в кровопролитной войне с фашистами! Мы разбили врага и показали ему его место! А при этом мы не заметили, что среди нас притаился такой вот враг. Даже не враг, это гораздо хуже фашиста! Потому что действует исподтишка, гаденько!

Он клеймил меня ещё добрых полчаса. Я почти восхитился его извращённой фантазией. Ему бы с таким бурным воображением романы фантастические писать, например, боярку или дораму. Точно был бы в топе.

Но то, что меня уже с фашистом сравнивать начали, мне сильно не понравилось.

— И я считаю, товарищи, что нужно выносить жёсткое решение по товарищу Бубнову. Хотя какой он нам теперь товарищ? Так, гражданин! Вошь на верёвочке!

В зале сдержанно засмеялись, кто-то зааплодировал.

— Давайте голосовать, товарищи! Кто за то, чтобы исключить…

Меня это выбесило и я резко встал и рявкнул на весь зал:

— А что, моё мнение не учитывается, товарищи? Послушали клевету этой сотрудницы и вынесли решение в одностороннем порядке? Даже в инквизиции и то, давали последнее слово приговорённым к сожжению на костре.

Седоусый запнулся и побагровел.

Я выжидательно смотрел на него. Мол, давай, дядя, принимай правильное решение.

Наконец, мужик отмер и, надо отдать ему должное, сказал:

— Ладно, послушаем вас, Бубнов. Только, по существу. Не мямлить!

В зале засмеялись.

Ага, я уже просто Бубнов. Уже даже и не товарищ. Ну ладно, как говорится, а теперь — получай фашист гранату.

Я обвёл взглядом зал, дождался, пока смешки стихнут и сказал:

— Товарищи! Я со всей ответственностью заявляю, что Уточкина врёт. Не знаю, с какой целью — хочет уволить меня таким вот позорным образом, потешить самолюбие или же на то есть другая причина. Но я ещё раз подчёркиваю, Уточкина — врёт!

Я сделал паузу и оглядел присутствующих жёстким взглядом. Я так умел, не знаю, как этот взгляд выглядел на Муле, но в той, моей жизни, я использовал его на ура.

Народ затих. Так, что слышно было, как за окном, на улице, проехал грузовик.

— Дело было так: я пришел на работу, а Уточкина шла мне навстречу. Мы разговорились, и в разговоре я процитировал ей стихи Владимира Маяковского. На этом всё. Откуда же я знал, что Уточкина не знакома с нашей, советской поэзией и воспримет известные строчки на свой счёт? И тем более я не знал, что за чтение стихов Маяковского у нас в Министерстве культуры, увольняют, да ещё клеймят фашистом! Вот так было дело, товарищи. Мне больше добавить нечего.

И скромно сел на своё место.

В зале было так тихо, как в склепе.

— Товарищ Уточкина, это правда? — нарушил молчание седоусый.

Та покраснела и наконец, медленно, кивнула:

— Ну, он читал какие-то стихи. Но там про корову было, и я…

— Уточкина! — кулак седоусого, чуть не разнёс стол, — да твою ж мать! Да ты совсем, я смотрю охренела! С каких это пор ты решаешь, кого оставлять на работе, кого выгонять за стихи Маяковского⁈

Теперь он понёс на Уточкину.

Я невольно восхитился: усатый чувак умело переобулся в прыжке и перевёл стрелки на неё, словно две минуты назад и не обзывал меня фашистом.

— … и больше так не делай! — гневно закончил свою речь мужик.

Затем он оглядел зал и сказал:

— На этом можно собрание закончить.

— Постойте! — я поднялся на ноги. — То есть мы теперь вот так? Как на меня возвели наветы, оклеветали, что я и фашист, и уволить меня с позором. А как дама нафантазировала, то никто ничего? Словно это в порядке вещей? Товарищи! Считаю, что нужно такого профкома переизбрать! Нельзя, чтобы такое место занимал человек, который злоупотребляет своим служебным положением! Я понимаю, что это не вопрос двух минут и так быстро он не решится. Так давайте перенесем собрание и в следующий раз предложим другие кандидатуры. Более компетентные…

Зал взорвался не просто криками. Ор стоял такой, что ну.

Я, очевидно, наступил на больную мозоль. Товарищ Уточкина, как профком, имела доступ к распределению материальных благ — путёвки в санатории и дома отдыха, очереди на квартиры и автомобили, ещё какие-то бонусы. И, конечно же, как и в любой организации, сразу же нашлись обиженные и недовольные. Вот они-то и подхватили мой посыл.

Зал шумел и бурлил добрых полчаса. Наконец, седоусый, с трудом, утихомирил разбушевавшихся людей и закрыл собрание, укоризненно при этом взглянув на меня. На следующей неделе было решено провести переизбрание профкома.

Народ расходился возбуждённый. Некоторые подходили и хлопали меня по плечу, жали руки. Но были и такие, что ругали меня.

Я относился к этому философски. Свою задачу я решил. Себя оправдал, свою репутацию, если не на сто процентов, то на восемьдесят, обелил. А то, что с Уточкиной так: ну так сама виновата. Зачем подняла вопрос аж на профсоюзное собрание? Могла же со мной тет-а-тет поговорить. Я бы даже извинился, если стишки эти её настолько задели.

Я не стал забивать себе голову ерундой — не мои проблемы, и со спокойной душой решил идти домой. По дороге хотел ещё зайти в столовую, поужинать и прикупить себе чего-нибудь на завтрак. А ещё хорошо бы будильник купить. Что-то среди Мулиных вещей я его не видел. Придётся на полчаса раньше вставать, а то опять всё утро в очередях проведу и без чая останусь. А вообще-то нужно купить себе кофе. Я кофеман и без кофе мне капец некомфортно. Ещё и примус надо, чтобы варить.

Я вышел из здания. У выхода меня поджидала та девушка из столовой.

— А я вас жду, Муля, — смущённо улыбнулась она.

Глава 7

— Так что же мне делать? — вопрос, однозначно, не давал девушке покоя, поэтому она сразу же «взяла