Беглый в Варшаве 2 - Азк

Измайлов подошёл ближе.

— Ile kosztują kamienie, ojcze? (Почём камешки, отец?) — спросил он нарочито развязным тоном.

Торговец вздрогнул и окинул его быстрым оценивающим взглядом.

— Kochany synu. Rzadka rzecz, (Дорого, сынок. Вещь редкая,) — ответил он, но в голосе прозвучала фальшивая нотка. — Ile masz lat? (Тебе сколько?)

— Skąd wziąłeś drewno na opał? (А откуда дровишки?) — не унимался Филипп, пристально глядя продавцу в глаза. — Czy możliwe, że pochodzi z niemieckiego magazynu? (Уж не с немецкого ли склада?)

Лицо мужичонки мгновенно стало серым. Спекуляция трофеями была серьёзным преступлением. Он начал что-то лепетать про то, что купил у одного солдатика, что сам не местный. Измайлов молча слушал, а потом тихо, но так, чтобы слышал только он, произнёс:

— No dalej, ojcze, porozmawiajmy gdzie indziej. Albo chcesz, żebym wezwał patrol? Nie masz nic do ukrycia, prawda? (Пойдём, отец, поговорим в другом месте. Или ты хочешь, чтобы я позвал патруль? Тебе ведь нечего скрывать, верно?)

В небольшом кабинете в здании «Смерш» торговец, поняв, что дело пахнет не просто спекуляцией, а чем-то куда более серьёзным, раскололся через пятнадцать минут. Он не был шпионом — он был мелким стукачом, трусом, который во время оккупации, чтобы выслужиться перед новой властью, сообщал немцам о тех, кто слушал радио или о семьях, прятавших евреев.

Его куратором был не немецкий офицер, а свой, местный — администратор гостиницы «Hotel Polonia» (напротив вокзала Warszawa Główna) по фамилии Вуйчик. Именно он и снабжал его дефицитными кремешками в качестве платы за информацию. Вуйчик велел ему продолжать свою деятельность и после прихода Красной армии: докладывать обо всех, кто плохо отзывается о советской власти, и особенно прислушиваться к разговорам военных.

В ту же ночь администратора Вуйчика аккуратно изъяли из его квартиры. Это был уже другой калибр, убеждённый националист, он ненавидел новую польскую власть, заодно и советскую лютой ненавистью. Он долго запирался, но когда ему предъявили показания десятка торговцев, которых он снабжал «подарками», он понял, что игра окончена. Он признался, что был завербован ещё в тридцать девятом году в Бресте, а затем, надеясь на снисхождение, назвал имя своего вербовщика.

Когда Измайлов услышал эту фамилию, он почувствовал, как по спине пробежал холодок. Ниточка, начавшаяся с пустяковых кремешков для зажигалки, вела не просто к очередному агенту. Она вела наверх, очень высоко, туда, куда молодой лейтенант и не предполагал дотянуться.

Вербовщиком Вуйчика был человек по фамилии Филипченко, тогда капитан Главного разведывательного управления Наркомата обороны СССР. Через месяц после вербовки, он ему помог перебраться через Буг и осесть в Варшаве. Здесь устроится на место в гостинице ему уже помогли люди из абвера. Для всех он был почти что «красным». На это и клевали местные подпольщики.

В кабинете майора Сорокина повисла тяжёлая тишина. Информация, которую принёс Измайлов, была подобна разорвавшейся бомбе. Капитан военной разведки — агент абвера! Это звучало чудовищно, немыслимо. Для кого-то это была катастрофа, проморгать такое!

— Ты уверен, Филипп? — Сорокин прошёлся по кабинету. — Этот Вуйчик не врёт? Не пытается увести нас по ложному следу?

— Он описал его внешность, привычки, назвал места встреч, — твёрдо ответил Измайлов. — Всё сходится. Он боится, но говорит правду. Он понимает, что это его единственный шанс сохранить себе жизнь.

Сорокин остановился у карты и долго смотрел на неё.

— Если это правда, — проговорил он глухо, — то мы имеем дело с предателем такого уровня, что все наши предыдущие аресты, это детские игры в песочнице.

Немедленно был сделан запрос в Москву. Ответ пришёл через несколько часов и подтвердил самые худшие опасения. Капитан Андрей Филипченко действительно числился в кадрах военной разведки. Более того, он считался одним из самых перспективных и ценных сотрудников — герой, легенда. Сейчас он нес службу в составе разведуправления 1-го Белорусского фронта и находился в 100 километрах от Варшавы.

Сорокин связался с Москвой, доложил обстановку.

С началом войны, как человек, прекрасно знавший немецкий язык и ещё в 1939 году бывавший в составе делегации в Берлине, он получил особое задание лично от первого секретаря ЦК КП(б)У Никиты Хрущёва. Его задача была остаться в оккупированном Киеве и организовать широкомасштабное антифашистское подполье и партизанское движение.

Ему был выдан особый мандат, согласно которому все партийные и советские органы были обязаны оказывать ему любое содействие. Он получил доступ к спискам надёжных коммунистов, к явочным квартирам, к тайникам с оружием и взрывчаткой. Он был надеждой и стержнем будущего киевского сопротивления.

И этот человек оказался агентом абвера как минимум с 1939 года. Картина, которая начала вырисовываться, была ужасающей. Обладая такой информацией и такими полномочиями, Филипченко не просто мог нанести ущерб, он помог уничтожить все подпольное движение в зародыше. Выжили только самодеятельные группы, которые не были связаны с Центром.

Позже, из центра пришёл приказ: Филипченко не спугнуть, установить плотное наблюдение, выявить все его связи, подготовить операцию по аресту. Действовать максимально скрытно.

Началась самая сложная часть операции. За майором Филипченко, который в данный момент находился в Лодзе и готовился к новому заданию, было установлено круглосуточное наблюдение лучшими силами управления «Смерш». А в Варшаве группа Сорокина и Измайлова начала титаническую работу: по крупицам, по обрывкам фраз, по показаниям арестованных ранее агентов восстанавливать всю цепочку предательства.

И чем глубже они копали, тем страшнее становилась правда. Оказалось, что Филипченко был завербован немцами ещё до войны. Его ненависть к советской власти, тщательно скрываемая под маской образцового краскома, сделала его идеальным кандидатом для абвера. Получив задание от Хрущёва, он немедленно явился к своим немецким хозяевам.

Вместо того чтобы организовывать подполье, он его систематически уничтожал. Он лично сдал гестапо несколько групп антифашистов на Украине и в других местах. Он завёл в засаду и полностью разгромил один из партизанских отрядов, который должен был действовать в окрестностях Ровно. Он не просто предавал — он руководил одним из ключевых отделений местной контрразведки абвера — «Абвер небенштелле Варшава», которая занималась подготовкой и заброской диверсантов уже в советский тыл.

Он был не просто волком в овечьей шкуре — он был пастухом, который сам вёл стадо на бойню. Ущерб, нанесённый им, был невообразим: десятки, если не сотни погибших патриотов, проваленные операции, потерянные тайники с оружием. И всё это время он считался героем, его ставили в пример.

—