Беглый в Варшаве 2 - Азк

Теперь понятно, почему у них здесь всё так хорошо организовано, — сказал Сорокин, когда пазл окончательно сложился. — У них был свой человек на самом верху нашей разведки. Он знал наши методы, наши шифры, наши планы. Мы воевали со зрячим противником, будучи сами слепыми. Но теперь мы прозрели. Благодаря тебе Филипп, благодаря твоим камешкам для зажигалки.

Глава 16

Операция по аресту была разработана до мелочей. Никаких громких задержаний на улице — его должны были взять тихо, в одном из служебных кабинетов в штабе фронта, куда его вызовут под благовидным предлогом.

Измайлов как человек, начавший это дело, был вызван в Лодзь для участия в финальном акте. Он стоял за дверью кабинета, слушая ровный, уверенный голос Филипченко, докладывавшего о своих «успехах», и его сердце колотилось от смеси ненависти и торжества справедливости.

Он думал о тех ребятах-подпольщиках, которых этот нелюдь отправил на смерть. Он думал о партизанах, расстрелянных в лесу. И он понимал, что сейчас вершится правосудие.

Когда в кабинет вошли оперативники, Филипченко даже не сразу понял, что происходит. На его лице отразилось сначала недоумение, потом осознание и, наконец, звериная ярость. Он попытался выхватить пистолет, но был сбит с ног и закован в наручники.

Глядя в его полные ненависти глаза, Измайлов не чувствовал радости. Он чувствовал тяжёлую, ледяную усталость и ещё понимание того, что эта победа, лишь одна из многих, которые ещё предстоит одержать на этом бесконечном, невидимом фронте.

Суд над капитаном-предателем Филипченко был скорым и закрытым. Военный трибунал приговорил его к высшей мере наказания. Приговор был приведён в исполнение немедленно. Справедливость восторжествовала.

Для лейтенанта Филиппа Измайлова это дело стало боевым крещением, которое определило всю его дальнейшую судьбу. Он остался в Варшаве, продолжая свою тихую охоту на теней. Война в городе не заканчивалась. «Смерш» выкорчёвывал остатки немецкой агентуры, ловил диверсантов, вскрывал заговоры националистов.

Измайлов прослужил в контрразведке польской столицы до 1950 года, став одним из самых результативных оперативников. На его личном счету к тому моменту было порядка тридцати выявленных и обезвреженных агентов иностранных разведок. Он научился видеть мир по-другому. Для него не существовало мелочей: случайно оброненная фраза, необычный покрой одежды, слишком быстрый взгляд, брошенный на часы — всё это могло стать началом новой запутанной истории.

В 1950 году его, как опытного специалиста, перевели на другой, не менее важный участок невидимого фронта — на Дальний Восток, в радиоразведку. Новые враги, новые методы, но суть работы оставалась прежней — защищать Родину от тех, кто желал ей зла. Но не хватало технических знаний и он поступил заочно в Московский институт инженеров связи.

* * *

Сейчас, летя над Атлантикой, думал: «вот сейчас, все такие были бы, как они, простые, надёжные, без двойного дна.»

Он прижался к холодному стеклу и мельком взглянул на крыло. Где-то внизу была Куба. Где всё будет не так просто.

* * *

Гавана, 19 часов спустя

Ночная Куба встретила влажной жарой и отчетливым запахом солёного воздуха. Пальмы казались нереальными после московских берез и елей.

— А вот и двадцать восемь, — произнесла, немного растягивая слова моя жена, улыбаясь намного более естественно.

— Почему именно двадцать восемь, душа моя?

— Потому что на выходе из салона самолета висит градусник!

— Странно, я не заметил…

— Може потому, что слишком много уделил своего генеральского внимания ножкам стюардессы, дорогой?

Странно, этого точно не было, но профилактический посыл жены понятен. Сделаем слегка смущенный вид…

У трапа нас ждала щегольская «Волга», за рулём которой был «наш» человек в костюме, явно из посольской резидентуры. Генерал подал ему руку, и не сбавляя шаг и на ходу спросил:

— Сразу в посольство? Я должен доложить в Центр.

— Конечно, товарищ генерал, — ответил тот с акцентированным «г».

— Украинец?

— Да не… товарищ генерал, из под Ростова.

— Понятно. Едем?

— Ага… Ваш багаж привезут сразу на квартиру.

Скосив взгляд назад, увидел, что жена откинулась на сиденье и прикрыла глаза. Устала… Я молча смотрел в темноту улиц Гаваны, где начиналась его новая работа.

* * *

Дом, куда нас привезли после посещения посольства, стоял чуть в стороне от набережной Малекон, за зарослями гибискуса и старым бетонным забором.

— Построен в сорок шестом, — объяснил сопровождающий, когда ключ повернулся в замке с явным усилием. — Раньше здесь жили чехи. Потом поляки. Теперь вы.

Сразу за входной дверью уже стоял наш багаж. Значит есть еще ключи от нашего жилища.

Комнаты на удивление были большие, прохладные, с тяжёлыми шторами и мебелью, покрытой кубинским кружевом. Пахло солью, деревом и чем-то острым — будто в доме хранили специи или сигары. Старый электрический вентилятор шумел на потолке, солидно гудя своим электромотором.

— Неожиданно уютно, — произнесла супруга, разглядывая резные ставни и вазу с засохшей бугенвиллией.

Ее муж кивнул, соглашаясь с оценкой своей супруги. Слишком уютно для случайного жилища, слишком подготовлено.

«Слушают», — сделал генерал однозначный вывод. По закону жанра сейчас должен быть телефонный звонок. Ожидая его, он окинул взглядом стены — взглядом, в котором была и скука, и опыт, который как говорится — не пропьешь.

Буквально через пару минут раздался ожидаемый телефонный звонок. Аппарат был дисковый.

— Измайлов, слушаю.

— Говорит Сергеев, завтра в десять состоится брифинг, будьте один.

— Принято.

Абонент Филиппа Ивановича первым повесил трубку, а он вышел на веранду, и присел в плетёное кресло.

На улице шёл ночной дождь — редкий, тёплый, кубинский, как легкое прикосновение влажной ладони. В этом климате всё плыло, таяло. Даже время. Жена вышла следом.

— Не спится Фил?

— Да вот думы тяжкие…

— Опять ты думаешь. Может, пора привыкнуть, что теперь у тебя «отпуск с элементами тревоги»?

Он легко усмехнулся на эти слова, мягко, по-своему.

— В Гаване не будет у нас отпуска. Особенно для меня.

Наутро их разбудил голос старой кубинки, принёсшей хлеб и кофе.

— Señora… desayuno, señora…(Сеньора… завтрак, сеньора…)

Измайлов уже был одет: рубашка цвета беж, на тон темнее легкие брюки, чёрные очки, кожаный дипломат.

— Вернусь к обеду. — И легко целуя жену за ухом, совсем негромко добавил: — Не выходи из дома. Пока не сориентируемся, так будет лучше милая.

Она молча кивнула.

— У тебя будет кабинет?

— Вернусь, обязательно расскажу… — Он еще раз посмотрел на неё чуть дольше, чем обычно. Хотел сказать что-то, но