Русь непокоренная. Нашествие - Денис Старый

Неожиданно быстро начало смеркаться и наступила ночь. Вот только что были достаточно светлые сумерки и глазом не моргнул, как полноправная ночь. Или потому так резко стемнело, что небо быстро закрыли облака и начинался снег?

— Всем спать! — скомандовал я, словно бы сирена на заводе, извещающая о конце смены.

Тут уж заставлять людей не нужно было. Все, усталые, поплелись к своим спальным местам. Я к шалашу. Мила, та самая жена Власта, сегодня была ответственной за «грелки» — наполненные горячей водой бурдюки. Так что с собой в шалаш я взял наполненные кипятком два бурдюка. Спать с ними буду. А уж как хорошо бы с грелкой на все тело, греться женским телом.

Накрывшись шкурой и кипчакским плащом, я уже начинал засыпать, как…

— Ратмирка! — позвал меня игривый голосок.

Понял. Попал… Акулина. Тут же молодой организм дал знать, что «нужно». Разум откликнулся: «Нельзя!»

— Иди спать! — после некоторой паузы, когда рассудок боролся с природными инстинктами и все же победил, сказал я. — Натрудились мы, и завтра тяжелый день.

Тяжелая шерстяная ткань, служащая дверью, отпахнулась. В ночной тьме белело лицо красавицы. Я, конечно, теперь не особо мог разглядеть, только контуры, но ведь днём её видел, да и воображение дорисовывало недостающие штрихи.

— Ты отвергаешь меня? — строго спросила Акулина.

— А ты возляжешь со мной, а завтра забудешь, что меж нами было? — спросил я.

— А как жа так-то? — возмутилась молодая женщина.

— Спокойной тебе ночи! Не тревожь меня боле! — грубо сказал я.

Ведь понятно, что потом будет разговор о свадьбе. Не готов я к семейным отношениям. Вот к таким, к спонтанным, через ночной визит.

Ну, и прогнал. Зачем мне проблемы? Не такие уж тут и свободные нравы, чтобы расслабиться, «поматросить» девушку и… Не бросишь. Все! Теперь она жена. И я не хотел вот так, словно бы по залету. Так что прогнал.

Наутро я в полной мере ощутил, что женщины — мстительные создания.

* * *

Рязань

29 декабря 1238 года (6748 от сотворения мира)

Боярин Рязанского князя Юрия Ингваревича, Евпатий по прозвищу Коловрат, стоял в центре павшего города Рязань и до хруста костей сжимал кулаки. Словно яркий красный огонь пожирал его — страшное, неизбывное чувство вины. Он привёл с собой более тысячи охотников, людей черниговских, что согласились помочь рязанцам выстоять против неведомого, но грозного врага. Поздно…

Была здесь и личная сотня Евпатия Коловрата, численностью больше ста пятидесяти человек. Присоединялись к нему и другие ратники, кто по той, кто по иной причине не были в городе. И вот с такой силищей, как считал Евпатий, можно было отстоять Рязань.

Рязанский князь отправил Евпатия в Чернигов, чтобы тот уговорил Черниговского князя прийти на помощь. Не из тех людей был Коловрат, кто сдастся при первом же отказе.

Черниговский князь Мстислав Глебович, и верно, вспомнил старые обиды, когда рязанские дружины не пришли на помощь объединённому русскому войску на реке Калка. Сколько Евпатий ни увещевал князя, что и разговор меж князьями был не тот, что нынче, и мордва походом пошла на рязанские земли, и потому нужно было заниматься обороной от них… Много было приведено доводов, но Мстислав Черниговский был непреклонным.

Тогда Евпатий попробовал воздействовать на князя через православное священство. Однако лишь ещё больше настропалил против себя черниговского князя.

И всё же Евпатий Коловрат не сдался, стоя на площади, он воззвал к черниговцам, рассказал о тех бедах, что уже учинили татары, и что они ещё собираются сделать. Послушали его люди, ну и князь Мстислав, несмотря на то, что свою дружину не дал, все же не чинил препятствий, чтобы охотники пошли за Евпатием.

— Так соберитесь же, люди вольные, охотники, да пойдём бить ворога нашего общего. Сегодня наши дома горят. Не остановим татарву, так завтра погорят ваши, — кричал на центральной площади Чернигова Евпатий Коловрат.

Он свято верил в то, что говорил. Больше всего рязанский боярин хотел выполнить приказ своего князя, привести подмогу к Рязани, успеть. Потому и слова звучали искренне, проникая в сердца черниговцев. Ну а кто сердцем не слушал, тому также было за чем идти за Евпатием. Деньги свое дело делали.

— Поможете рязанцам — так серебром князь мой, Юрий Ингваревич, не обидит, — говорил Коловрат.

Более пятисот черниговских вольных людей пошли за Евпатием. А потом ещё мелкие отряды прибивались к ним. Сотня дружинная пришла из Курска. Пришли ратные люди из Пронска, который ещё не был захвачен монголами, и который готовился к осаде, но там и без того оставалась крайне мало людей, способных выдержать долгий бой.

Да и люди пронские решили, что раз Рязань пала, то теперь они будут всей землёй, что принадлежала Рязанскому князю, управлять сами. А татары… Так уйдут они, как уходили всегда раньше половцы или мордва, булгары… Все уходили, и эти уйдут. Не бывает же иначе. Ну зачем же степнякам грады лесных людей?

Евпатий гнал людей на Восток, порой они даже переходили на бег, все же коней на всех не хватало. Спали крайне мало, ели в дороге. Но он не успел. И теперь стоял он в центре великого города, красивого, лучшего на всём белом свете. На пепелище родного града.

Ушёл не только город, умерло сердце боярина… Дети Евпатия, его любимая женушка — все погибли, все сгорели в доме.

Это после того, как боярин нашёл обугленные тельца своих детей, зарезанного старшего сына, Яромира, который в двенадцать лет взял меч в руки и загородил собой вход в терем боярина Коловрата… Изрубили смелого мальца… А жена Евпатия, прекрасная Всенежа…

Её насиловали, а потом будто бы затоптали конями, оставляя во дворе усадьбы боярской. Страшные эти следы видел Евпатий. Он стоял и не шевелился, смотрел вокруг, лишь направляя взгляд по бокам и прямо. И от этого взгляда взлетали вороны, пятились и прятались крысы, что прибыли в город, дабы поживиться неупокоенными человеческими телами.

— Сколь времени он так уже стоит? — спросил друг Евпатия Коловрата, сотник Андрей.

— Да почитай, что уже с ночи и стоит. Головою своей крутит, да токмо не слышит, когда к нему взывают. Решать потребно, куда идти нам! — сказал пожилой дружинник,