Гаремник. Книга первая - Владимир Геннадьевич Поселягин

плену. Немцы нам не мешали дальше раненых обрабатывать, так что умывшись водой из ведра, санитар поливал, вернулся в операционную, и продолжил. Если бы не помощь кибердока сети, потому как весь заряд целительской опции пускал на бойцов чтобы из-за кромки вытянуть, получив уже шикарный опыт, я бы свалился от усталости. А так работал. Ещё двоих смог, и дальше вырубило у палатки. Вышел, а там земля закачалась и дальше не помню. Похоже есть пределы у человеческого организма, и я их исчерпал. Да, базу «Полевого хирурга» я изучил до третьего ранга, как раз тут закончил, когда прибыл в дивизию, и поставил изучение первого ранга «Медицина катастроф». На третью ночь изучил. Так там столько информации было, даже пожалел, что первой «Полевую хирургию» изучал, хотя она мне много знаний дала. Третья база оказалась в разы дороже и круче. Там всё было, как из подручных средств помогать пострадавшим, без наркоза усыплять, вести операции обычными ножами. Пока не прибудут медики, чтобы спасти пострадавших людей и уложить в медкапсулы. И такие знания только в первом ранге, а что дальше будет? А тут плен.

Выспался на территории огороженного участка. Открытое поле, что немцы быстро огородили колючей проволокой, и похоже нашей. Под открытым небом. Тут в основном медики были, так что водили, и мы работали над ранеными. Бои вокруг продолжались, и немцы доставляли раненых. Наших бойцов, своих те сами лечили, и хорошо. Я лично солдат противника лечить не собираюсь. Принципиально. И на клятву врача, которую кстати Геннадий давал, а не я, мне плевать. Тут за всем следили немецкие медики, тех раненых что транспортабельны, отправляли похоже по лагерям содержания. Один врач заинтересовался, когда я работал с нашим раненым, из командиров, тот в сознании, комбатом был, спасал тому ногу. Всю операцию тот пробыл рядом. Внимательно наблюдая. Потом ушёл с задумчивым видом. Не все медики были на огороженной территории, многие из среднего медперсонала ухаживали за ранеными, но часть вон на огороженной территории полевого лагеря держали, включая меня. Приходил, вырубало и засыпал. Много работы. Бежать я мог, но для начала, а как парни раненые? Мы своих не бросаем. Не будет мне работы, тогда конечно, а сейчас точно нет. Так что работал. Через день целая врачебная комиссия была, шесть врачей, и те внимательно наблюдали за моей работой, вставляя редкие реплики. Манера моей работы их сильно заинтересовала, и это было видно. Даже по моей просьбе подкинули медикаментов, не своих, с наших складов, и внимательно наблюдали. Да пусть смотрят, всё равно повторить те не смогут. Ну не всё точно. Впрочем, опасение что меня заберут, заинтересовавшись, не исполнилось.

Да, следующие восемь дней, до четвёртого сентября, я так и врачевал. Бои вокруг Великих Лук подошли к концу, если раненые из наших бойцов и командиров и были, нам уже не везли, поэтому мы обрабатывали тех, что ещё был на нашем попечении. Их осматривали врачи-немцы, и если считали, что те набрались достаточно сил, отправляли в лагеря. Там в лагерных лечебницах, мол, долечатся. Да думаю большинство помрут. Я пару раз выбирался ночами из лагеря, и освобождал наших. Девчат освободил, сняв часовых, но не убивая, чтобы на нас и раненых не отыгрались. Давал уйти нашим девчатам, средний медперсонал, да и врачей, и часть раненых ушла, что могли идти. Дважды такое устраивал, давал шанс, сам возвращался. Кого-то ловили, но в большинстве похоже всё же ушло. Я же не уходил, тут много раненых коих я оперировал, и я ответственен за них. А вот пятого сентября, вызвали, даже новый халат выдали, я до этого ходил в грязном, окровавленном, поверх формы без знаков различия. Их срезали на второй день плена, даже звёздочку из фуражки забрали. В общем, очередной раненый под простынёй. Готовят инструмент, анестезию, я привычно начал осматривать и опрашивать раненого, а тот мне на немецком отвечать стал. Я тут же снимая перчатки, на выход:

— Вы куда?

Знание немецкого я не скрывал, и спокойно общался с немцами. И вот капитан-врач, что нас тут курировал, и поинтересовался куда я двинул.

— Это немецкий солдат. Солдат противника я не лечу.

— А как же клятва?

— Я хозяин своему слову, как дал, так и обратно забрал. Не подумайте ничего такого, я дважды видел, как немецкие солдаты, загоняли жителей хутора, потом небольшой деревушки, в амбары, обкладывали соломой и дровами, зажигали сжигали. Я поклялся, что никогда не буду лечить вражеских солдат и слову своему верен. Так что тут сами, это ваш солдат.

Тут я солгал про жителей хутора и деревни, это скорее воспоминания наших ветеранов что творили немцы, ближе к середине войны. Я в стороне ожидал, под охраной, немцы вопрос быстро решили. Просто отрубили руку одному из бойцов, которых я лечил, и под мои материки, внимательно наблюдали как я её обратно пришивал. Потом те пять дней наблюдали как рука приживается, оживившись, когда тот пальцами начал шевелить. То, что мной заинтересовались, моими методиками лечения, я видел, но на шею себе позволить сесть не собираюсь, что ясно дал понять. Так что уже десятого сентября, меня забрали, усадили в машину, я в форме был, в фуражке, мне позволили помыться в реке, форма не чистая, но приходится терпеть, и вот повезли куда-то в сторону Смоленска. А железная дорога пока не действовала, два моста было разрушено, восстанавливали. Точнее восстановили, но наши лётчики снова разбомбили. Ну вот и всё, это мой шанс на побег. А как же, от раненых меня увезли, да и в основном все кризисы я убрал, дальше сами будут восстанавливаться, так что пора и о себе подумать. Руки мне спереди связали, я считался фанатиком, два солдата подпёрли по бокам, машина была легковым «Опелем», четырёхдверным. Впереди солдат и офицер, два солдата охраны со мной и вот так ехали. Без охраны. А дороги забиты, проскакивали заторы, много войск. Я делал вид что дремлю, сам же высматривал возможность побега.

Машину мотало, в последние дни дожди зарядили и дороги превратились в месиво, грязь взбита в пузырчатую жижу. Впрочем, водитель опытный и мы ни разу не застряли, а заторы из-за застрявшей техники в основном были. Я сам в лагере под дождь попадал, и ничего, сам помылся, халат постирал, кусок мыла был, и форму, потому та так особо и не пахла. Тут дорога, что всё у опушки шла. Наконец нырнула в лес, я заинтересовался, хотя виду не