Фантастика 2025-184 - Олег Александрович Волков

— Дед? — Бугай презрительно фыркнул и сделал шаг в мою сторону. — Да я тебя сейчас, как соплю…

Он подошёл вплотную. От него несло потом, кровью и дикой злобой. Я видел, как мои сокамерники в страхе замерли — ведь если этот бугай сейчас справится со мной, то следом может прийти и их черёд. Буйный здоровячок (не зря же его так разукрасили надзиратели или бывшие сокамерники) наклонился ко мне, его испачканное кровью лицо оказалось в нескольких сантиметрах от моего.

— Ну так что, дедуля, встанешь? Или я тебя прямо здесь, на шконке, искалечу?

Я медленно поднялся и сел, свесив босые ноги на пол. Кости ныли, в теле разливалась привычная слабость: сто лет — это вам не шутки. Но в голове кристально ясно проступил план действий. А план, это я вам скажу, первое дело в таких вот делах. Если есть план — половина битвы уже выиграна!

— Если я встану, — тихо, но внятно, произнёс я, ловя глазами дикий взгляд амбала, — ты ляжешь.

— Ась⁈ — здоровяк, видимо, не ожидал от меня такого ответа.

— Ты ляжешь, — спокойно продолжил я, — а оденут тебя в деревянный макинтош. В твоей хате будет играть музыка, только ты её не услышишь… Хотя, нет — музыки тоже не будет, как и деревянного ящика, — продолжал нагнетать я ситуацию. — Тебя зароют, как пса — в номерной могилке…

Он оскалился, принимая это за вызов старого дурака, и занёс для удара свою здоровенную лапищу. И в тот миг, когда его рука пошла вниз, время словно замедлилось. Всё вокруг — испуганные лица сокамерников, тусклая лампочка под потолком, тюремная «графика» на стенах — слегка поплыло и потеряло чёткость.

А я уже не думал. Я — действовал. Правая рука сама рванулась вверх, но не для блока, а для захвата. Я поймал его запястье и рванул на себя, заставляя этого утырка потерять равновесие. И в тот же момент ударил другой рукой ему под коленку. Осталось совсем немного — я подорвался с кровати…

Подорвался — это, конечно, слишком сказано. Но я всей оставшейся силой толкнул его в грудь плечом. А дальше — дело техники… Бугай взревел, не от боли (думаю, что он вообще сейчас не в состоянии её испытывать), а от неожиданности и обиды. Однако, его мышцы на мгновение расслабились, давая мне тот самый шанс.

Шанс, казалось бы, настолько мизерный, что даже призрачным его можно было назвать с большой натяжкой. Да стоило просто сравнить наши кондиции — и всё становилась ясно. Он должен был уделать меня одним мизинцем при любых раскладах.

Но я умудрился сделать так, чтобы все козыри оказались в моих руках. Я просто немного поправил полёт этого огромного тела именно туда, куда мне было нужно. Он с глухим хрустом ударился виском об острый металлический угол стола и осел на пол безвольной тряпичной куклой. Только алая струйка поползла по его небритой щеке.

Я стоял над ним, тяжело дыша, чувствуя, как подрагивают мышцы, и концентрация адреналина в крови медленно отступает, оставляя после себя пустоту, слабость и лёгкое головокружение. Молодой парень, Стёпка, смотрел на меня выпученными глазами с благоговейным ужасом.

— Дед… — прошептал он. — Ты… ты его что… завалил наглушняк?

— Надеюсь… — пожал я плечами. — Опыт-то не пропьёшь.

Толян выскользнул из угла, куда забился перед дракой и подскочил к валяющемуся на полу здоровяку. Он приложил трясущуюся руку к его бычьей шее, пытаясь нащупать пульс. Но, пульса, по всей видимости, не было.

— Точно наглушняк, Сёмка… — свистящим шепотом произнес он, вновь заползая на свою кровать.

А я, глядя на распластавшееся на полу тело, я осознал самую страшную истину: чтобы выжить здесь, мне придётся опять становиться тем, кем я когда-то был — всесильным стариком Хоттабычем, а не старой столетней развалиной… Хотя, я еще раз взглянул на бездыханное тело, эта развалина тоже еще кое-что может.

— Деда… — неожиданно произнёс Стёпка, — а ты… кто? Колдун, инопланетянин, или…

Я повернулся к нему.

— Нет, — тихо ответил я. — Ни то, ни другое, ни третье…

— Но… тогда… как ты это сделал? С ним? — Стёпка указал пальцем на поверженного гиганта. Знал бы он, каких гигантов мне доводилось валить в той… (не почудившийся ли в предсмертном беду?) жизни.

Я помолчал, подбирая слова.

— Я просто хотел выжить, малец. Очень хотел. Иногда этого желания бывает достаточно.

Он, вероятно, так и не понял, о чём это я, но послушно кивнул и отполз на свою койку. А я снова остался наедине с собой, с мыслями о том, что, возможно, настоящую справедливость тебе не может вернуть кто-то посторонний. Справедливость — это то, что ты сам добываешь. Ногтями, зубами, оружием, магией — не суть. И сейчас, в этих стенах, пахнущих парашей и отчаянием, моя личная справедливость остро пахла свежей кровью. Но этого пока было недостаточно…

[1] Вертухай (дубак, пупок, пупкарь) — надсмотрщик.

Глава 3

Я замер, глядя на темную лужицу, растекающуюся вокруг головы трупа. Липкий, медный запах крови смешивался с удушающей вонищей параши и страхом, что висел в камере. Тишину, звенящую в ушах, прорезал мерзкий скрип двери нашего «террариума».

В проёме, очерченные ярким светом коридора, замерли два охранника. Они застыли, увидев странную картину: я, трясущийся и худой столетний старикан, стою над неподвижной тушей, а двое других жильцов нашей хаты прижались к нарам, стараясь стать частью грубой серой штукатурки.

Старший вертухай, коренастый, с лицом, словно выдавленным из сырого теста с такими же большими порами, свистнул сквозь зубы.

— Вот так расколбас… — Его взгляд скользнул по мне, по мертвяку, по зэкам, забившимся в угол. — Ты видел это, зёма? — Толкнул он локтем в бок своего напарника.

— Ну! — рявкнул второй вертухай. — Что у вас тут за дерьмо?

Он ждал, что один из арестантов тут же меня заложит, начнёт сбивчиво оправдываться, чтобы выгородить себя. Но зеки молчали, тупо уставившись в пол, словно воды набрали. Их молчание было красноречивее любых слов — теперь они меня боялись больше, чем тюремную администрация. То, чему они явились свидетелями, не могло быть простым совпадением.

Второй охранник, молодой и жилистый, в отличие от своего перекормленного начальника, подошёл к телу, наклонился, проверил пульс. Его лицо не дрогнуло. Он лишь кивнул напарнику.

— Спекся Боров. Только трупешник выносить…

Коренастый почесал затылок, размышляя не о судьбе покойника, а о собственной головной боли, и той массе бумаг, которую ему предстоит оформить. Он снова посмотрел на меня — пристально, пытаясь