Фантастика 2025-184 - Олег Александрович Волков

этот раз я шел не как ученик за учителем, а как человек, доверенный самому себе. Я шел медленно, чувствуя, как земля под ногами рассказывает свою историю корнями деревьев, узорами мхов, кружевами папоротников.

Ручей оказался именно таким, каким я его и помнил — живым и говорливым. Я наполнил сосуды водой и, как велела ведунья, сел на примятую траву у его берега. Впервые за многие дни я остался в полном одиночестве, без руководства и указаний.

Сначала я просто слушал его бесконечную песню — переливы, плеск, шепот. Потом закрыл глаза. И тогда случилось необъяснимое. Я не услышал слов, но понял смысл. Это был не язык в привычном понимании, а поток чистого ощущения, смысла без символов. Ручей рассказывал о радости движения, о свободе течения, о встрече с камнями не как с преградами, а как с поводом сыграть новую мелодию, о неизбежности пути к озеру, к реке, к океану.

Это было не заклинание, не магия силы. Это была магия присутствия. Бытия. И в ней заключалась такая мощь, перед которой меркли все мои прошлые умения повелителя, сотрясателя, властелина. Этот, по сути, ручей был вечным потоком жизни.

Когда я вернулся, ведунья стояла на пороге, будто ждала.

— Ну что? — спросила она. — О чем пел ручей?

Я посмотрел на нее, и впервые за все время моего пребывания здесь мой ответ родился не из размышлений, а из самой глубины того нового, хрупкого и прочного чувства, что пустило во мне корни.

— Он пел о том, что путь — это не линия между точками, — сказал я. — Путь — это и есть точка. Бесконечно длящаяся во времени и пространстве. И ты всегда находишься именно в ней. Только здесь и сейчас.

В ее глазах блеснуло одобрение, более красноречивое, чем любая похвала.

— Значит, ты начал слышать, — кивнула она. — Теперь главное — не забыть, как это делать.

Следующие дни и недели слились в единый ритм, наполненный простыми, но глубокими делами. Я учился не просто собирать травы, а чувствовать их нужды; не просто сушить их, а входить в ритм их превращения; не просто заваривать чай, а благодарить каждый лист за отданную силу. Я научился различать по шелесту листьев, надвигается ли дождь; по поведению птиц — будет ли день ясным; по гулу земли — спокоен ли лесной дух.

И однажды ночью, когда я уже засыпал под убаюкивающий треск поленьев в печи, я почувствовал это. Не усилием воли, не концентрацией, а просто так, как чувствуешь биение собственного сердца. Тихое, могучее присутствие леса, озера, неба — всего мира вокруг. Оно не требовало поклонения. Оно просто было. И я был его неотъемлемой частью.

Глава 9

Время неспешно бежало в этом заповедном месте, куда мне посчастливилось попасть. Но, когда я окончательно оклемался, в мою голову стали приходить разные мысли — я никак не мог срастить одно с другим. Каким же, всё-таки, образом я вновь попал в своё старое тело?

По моим ощущениям, этот чертов отмороженный ублюдок в прошлый раз меня точно завалил наглушняк, без каких-либо вариантов. Именно поэтому моя душа и отправилась «в свободное плаванье», пока не наткнулась на силушку Святогора-великана.

А уже после этой встречи я попал в тело моего двойника — Илью Резникова из магического мира, зверски замученного на алтаре колдунами-эсэсовцами. Твари, которых я раздавил, как тараканов, принесли его в жертву на своём проклятом алтаре в Уральских, а в том мире — в Рипейских горах (хоть это, по сути, были одни и те же горы), чтобы пробудить древнего Асура. А пробудили меня.

Я лежал и вглядывался в потрескивающие язычки пламени в печи, пытаясь поймать какую-то всё время ускользающую от меня нить. Память о смерти в своем мире была кристально четкой: боль в раздавленном горле, хрип обреченности и… пустота…. А потом — стремительное падение в воронку навстречу ослепительному свету…

Затем встреча с древней силой, что назвала себя великаном Святогором, и резкий рывок в другое тело, в другой мир, на тот самый алтарь. Но сила Асура уже была со мной. Потом жизнь в ином мире, полном магии, сражений с разными древними и не очень тварями.

И вот я опять здесь — в своем немощном и разваливающимся от старости теле. И в своем мире без магии… И с терзающей меня единственной мыслью: «неужели все это было сном или бредом?» Но появление моего верного говорящего кота из семейства Грималкиных, прозванного с моей «легкой» руки — Матроскиным, доказывало, что я, всё-таки, не сбрендил. И всё приключившееся со мной ранее — действительно происходило!

И тут меня осенило. Что если я вернулся не в свое тело и не в свой изначальный мир? Что если меня притянуло сюда силой того самого «потока жизни», голос которого я услышал у ручья? Святогор говорил о единстве всех миров, о том, что сильная душа может найти свою оболочку в любом из них.

А что, если моя душа нашла тело своего погибшего на эсэсовском алтаре молодого двойника и вселилась в опустевшую оболочку? И в этом мире мой двойник умер, и я в него вселился?

Мысль была безумной. Но чем дольше я её обдумывал, тем больше в ней было логики. Это объясняло всё: и внезапное возвращение в состарившееся тело, и отсутствие магии, и даже появление Грималкина. Кот, свернувшийся калачиком на толстом лоскутном одеяле, мурлыкал так, будто дребезжала сама реальность.

Его присутствие здесь было ключом к предыдущему миру, куда я всеми силами стремился попасть. А он был живым мостом между мирами, этаким артефактом, прорвавшимся сквозь ткань бытия вслед за моей душой. Это одно из свойств его магического кошачьего семейства — он может появляться там, где захочет. И, соответственно, оттуда исчезать.

— Дружище, Матроскин, — хрипло позвал я кота. — Ты помнишь Кромку? Помнишь, как мы громили мертвяков?

Кот лениво открыл один глаз.

— Помню, мессир. А как же иначе? А еще я помню тот огненный пролом, в который вы ухнули со свистом, успев меня спасти…

От его слов по моей старой спине побежали мурашки, а моя память выдала ту ужасающую картину, когда мы с котом виделись в последний раз…

Мы сидели на вершине древнего кургана. Я курил папироску, а кот вялился на солнышке. Неожиданно опора под моими ногами исчезала — курган в мгновение ока провалился в какие-то неведомые глубины, откуда пахнуло нестерпимым жаром и серой. А мы с Матроскиным со свистом полетели