Гость из будущего. Том 3 - Владислав Викторович Порошин

чтобы все успокоились. Затем я многозначительно прошёл в дальний от выхода край веранды и, взяв свою шестиструнную гитару, настроенную по классической схеме, сказал, — значит так! Сестрорецк, сцена, свет, зрители, зал! И тут выходит к народу весь в чёрном Гамлет, принц датский. В джинсах, в свитере, с гитарой наперевес и говорит…

— Я не хочу в Нарьян-Мар, — пискнул Андрей Миронов. — Меня на вертолёте укачивает.

— Справка от врача есть? — строго спросил я.

— Нет, — голос актёра опять дал петуха.

— Так и быть, — тяжело вздохнул я, — сделаю один звонок в Москву. Позвоню товарищу Брежневу в ЦК КПСС и договорюсь, чтобы дальше Ленинградской области актёра Андрея Миронова не посылали. Итак, актёрский этюд «Гамлет с гитарой».

Я провёл по струнам и приготовился петь, как в этот момент на веранду зашли Наталья Фатеева и Наталья Кустинская. Я кинул короткий взгляд на Олега Видова, чтобы понять — у него с Фатеевой что-то серьезное или очередное ничего необязывающее дружеское общение? Олег же еле заметно поморщился, и мне стало ясно без слов, что актёры не сошлись характерами.

— Соседи, вы на обед идёте? — спросила, улыбаясь очаровательной белозубой улыбкой, Наталья Фатеева.

— Одну минуту! Гамлет и гитара, актёрский этюд, — в третий раз повторил я и ударил по струнам:

Гул затих, я вышел на подмостки, — первую строчку я сказал речитативом, а потом заревел, словно раненый зверь:

Прислонясь к дверному косякуууу!

Я ловлю! В далеком отголоскееее!

Что случится! На моем векуууу!

На меня! Наставлен сумрак ночииии!

Тысячью биноклей на осииии!

Если только можно Авва! Отче!

Чашу эту мимо пронесииии! — я как сумасшедший колотил по струнам и рвал свои голосовые связки, извлекая из них всю хрипоту, на которою они были способны.

Высоцкий застыл с приоткрытым ртом и смотрел на меня как на явление Христа народу, боясь пошевелиться, так как я изображал именно его, когда он будет в театре на Таганке играть Гамлета с гитарой. Девчонки, сёстры Вертинские и Нонна из-за повышенной актёрской эмоциональности за эти несколько секунд успели пустить слезу. Даже строгую, как учительницу старших классов, Наталью Фатееву проняло и она, плотно сжав губы, буквально поедала меня глазами. Парни, конечно, мой артистический рёв восприняли более спокойно. Хотя по выражению лиц Видова, Прыгунова и Крамарова чувствовалось, что стихи Пастернака, переложенные на ритмическую песенную основу, их тоже трогают за душу. Вне поля зрения оставался Андрей Миронов, он сидел за моей спиной и его мысли и помыслы оставались неясны. А вот Никита Михалков откровенно зевал. И это говорило о том, что не всем в будущем будет интересно творчество Владимира Высоцкого, которого я сейчас в меру таланта парадировал:

Но продуман распорядок действииий!

И неотвратим конец путииии!

Я один! Все тонет в фарисействеее!

Жизнь прожить — не поле перейти, — последние строчки из стихотворения Бориса Пастернака я тоже прочитал речитативом и резко выбил последний аккорд.

— Феллини, дай я тебя обниму, — шмыгнула носом Марианна Вертинская и первой бросилась мне на шею.

После чего я второй раз за день оказался объятьях своих киношных коллег. На футболе меня хлопали по плечам и обнимали за великолепно отбитый пенальти, а сейчас за искусство, ради которого я чуть-чуть не сорвал голос.

— Не надо звонить в ЦК, я полечу в Нарьян-Мар, — вдруг сказал Андрей Миронов, когда страсти по Гамлету с гитарой немного улеглись, и вся наша большая компания высыпала на улицу.

— Андрюша, святая невинность, ты чего? — захохотал я. — Я же пошутил. Шутка юмора. Я же говорю, списки вывесят только после ужина. Это по нам с мужиками уже есть полная ясность: Сестрорецк, рыбный бартер.

— Очень смешно, ха-ха-ха, — обиделся Андрей и все, кто сейчас находился во дворе дачи хирурга Углова, просто затряслись от нервного гомерического хохота.

* * *

Кстати, настоящее нервное напряжение я испытал гораздо позже. Спустя два часа после ужина, когда почти двести гостей фестиваля набились в просмотровый кинозал «Дома творчества» и киномеханик включил мой детектив, меня словно током долбануло. И пять минут колбасило так, что я даже не рискнул зайти в зрительный зал.

Вместо этого я прибежал в буфет и заказал сразу три чашки крепкого кофе. В голове шумело, мысли путались, ладонь потели, а пальцы рук непроизвольно дрожали. И я в эти минуты от всего сердца позавидовал простым людям, которые работают в поле или у станка, потому что их имена не будут «полоскать» на всю страну, если они сделают что-то не так. А у меня после этой премьеры появятся самые настоящие друзья и самые настоящие враги.

Однако к середине сеанса, когда я вернулся в фойе и присел на деревянную скамейку напротив входа в кинозал и услышал громкий зрительский смех, меня полностью отпустило. И тут же моё воображение стало рисовать картины совершенно другой направленности. Теперь меня уже награждали премиями, вручали призы разных кинофестивалей и жали руку первые лица государства.

«Бред, — прошептал я сам себе. — Какие премии? Хорошо если не привлекут к ответственности за клевету на работу органов правопорядка. А простой народ быстро разберется, что к чему. Люди, уставшие от производственной рутины и комсомольских вожаков, на картину валом повалят. Мне бы её главное сдать в Госкино. И уже тогда полетят мешки писем и телеграмм, где будут требовать, чтобы срочно сделали продолжение, а то получилось хорошо, но мало. А на кинокритиков, которые начнут строчить статьи о дурновкусии, пошлости и отсутствии четкой идейной концепции и ясной философской позиции, плевать. Кинокритики во все времена одинаковы. Им что сверху прикажут, то они и напишут».

Мне тут же пришли на ум критические газетные пасквили, когда на экраны вышел фильм «Пираты 20 века». Эту картину обвиняли в дешёвом популизме, в стереотипности сюжета и преклонением перед западом. А какой-то критик задавался вопросом нравственности, дескать, слишком красиво снятые драки и перестрелки собьют нашу молодёжь с верного пути построения социализма. Почему-то этот «знаток кино» не захотел увидеть самого важного: добро, чтобы победить зло, должно быть с кулаками. Кстати, прокатную судьбу «Пиратов» в итоге спас, точнее говоря, спасёт Леонид Брежнев, которому фильм очень понравится.

«Вот и моё спасение в товарище Брежневе», — подумал я, когда двери отворились, и из полутьмы кинозала первой вышла министр культуры Екатерина Фурцева. Лицо Екатерины Алексеевны было таким, как будто она только что проглотила