Ленька-гимназист - Виктор Коллингвуд

Похоже, этот тип не ожидал такого упорства от подростка. Я же твердо стоял на своем, глядя прямо в недовольные глаза завсклада. Мое упорство, подкрепленное ссылками на документы и высоких, уважаемых лиц, видимо, возымело действие. Вахрушев побагровел, сплюнул в угол, но спорить дальше не стал.

— Тьфу ты, напасть… Явился на мою голову… Ладно! — проворчал он. — Только из-за бумаги… Раз Костенко обещал… Ишь, габардину ему подавай!

Он раздраженно отпихнул рулон шинельного сукна и полез куда-то на верхнюю полку, с трудом взваливая на себя тяжелый рулон. Сразу же было видно: ткань тут была совсем иная — темно-синяя, гладкая, в «рубчик», с благородным матовым блеском. Вот что такое «габардин!» Настоящий, костюмный, заграничный.

— На, держи свой габардин! — пробурчал начсклада, отмеряя семь аршин. — Английский! Распишись вот тут. Все, валяй. Подавись им…

Вот контра!

Я быстро чиркнул какую-то закорючку в замусоленной тетради учета и, схватив драгоценный отрезок, бросился на со склада. Сердце пело! Я не просто получил ткань — я отстоял свое право, добился лучшего!

Домой я летел как на крыльях. Ворвался в хату, торжественно развернув перед матерью темно-синий отрезок.

— Мама! Вот! Смотри, какой! Не сукно! Габардин!

Мать ахнула, протянув руки к ткани. Ее пальцы осторожно коснулись гладкой поверхности.

— Лёня! Да это же… Габардин! Настоящий! Господи, какая красота! Гладкий, плотный… А рубчик-то, рубчик! И цвет какой благородный, с искрой! — ее глаза засияли. — Ох, сынок! Да из такого… тут же не просто форма — тут выйдет парадный костюм! И тебе на новые штаны и курточку пошьём, и Яше вон какая добротная курточка получится, не обтреплется! И Вере… Вере на юбку небось тоже выкроим! Всем обновы будут, да какие! Вот спасибо тебе, сынок! И товарищам этим… Не обманули! Заслужил ты, заслужил!

Она прижала ткань к себе, и на ее лице впервые за некоторое время появилась настоящая, светлая улыбка. Этот отрезок темно-синего габардина стал не просто наградой — он стал символом маленькой победы над разрухой, символом того, что даже в самые темные времена можно и нужно бороться за лучшее, и что достоинство — это не пустой звук.

Завтра, конечно, придется идти в гимназию в старой форме, но уже скоро у меня будет вполне приличный вид.

* * *

Вечер принёс в Каменское тишину, как бы пытаясь навсегда стереть эхо недавних боев и взрывов. Мать, воодушевленная приобретением драгоценного габардина, казалось, на время отвлеклась от тяжелых мыслей о муже и уже шуршала старыми выкройками, планируя будущие обновы. А я, выполняя ее наказ, готовился к завтрашнему возвращению в гимназию.

Я сел за стол у окна, вывалив на него тетради и учебники своего потрепанного, из телячьей шкуры ранца. Пыльные учебники — «Закон Божий» с заложенными страницами, потрепанная «Арифметика» Киселева, «Родная речь» с выцветшими картинками. Вещи из другой, довоенной жизни, казавшейся теперь бесконечно далекой. Рядом легли несколько чистых тетрадей в косую линейку, купленных еще до всех этих потрясений.

Машинально перелистывая страницы, я наткнулся на обложку одной из тетрадей. Аккуратным, старательным материнским почерком, с характерными для старой школы завитушками, было выведено:

Тетрадь по математике

Ученика 4-го класса Каменской единой трудовой школы

Брежнева Леонида

Брежнева Леонида.

Б Р Е Ж Н Е В А.

Я замер, взглянув на эти два слова. Они словно отделились от страницы, зависли в воздухе перед глазами, обретая какой-то новый, оглушительный смысл.

До сих пор я не удосужился узнать собственную фамилию. Лёнька и Лёнька — по фамилиям тут не общались. Так что случившееся стало для меня натуральным шоком.

Твою мать! Это не просто имя и фамилия двенадцатилетнего мальчишки из рабочего поселка. Это… это Имя. Имя, которое через время будет греметь во всем мире. Имя Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР, маршала и четырежды Героя Советского Союза…

Голова слегка закружилась. Я прислонился к спинке стула, пытаясь унять внезапно подступившую дрожь. Теперь я знал, кем однажды станет тот мальчик, в чьем теле я здесь появился. Я — это он. Леонид Брежнев. Будущий властелин шестой части суши.

— Верк, а Верк! — осипшим от волнения голосом позвал я сестру. — У тебя зеркальце есть?

— У мамы есть! — ответила та и почему-то обиделась.

— Притащи-ка его срочно!

И вот я изучаю свою физиономию. Еклмн — и вправду ОН. Обычный подросток, худощавый, довольно высокий для своего возраста, с крупным прямым носом и густыми, сросшимися тёмными бровями. Вот так-так!

Во рту пересохло. Я смотрел на свое отражение в темном стекле окна. И что, этот мальчик, который теперь — я, станет тем Брежневым? Из пыльного Каменского — на вершину власти?

Буря мыслей нахлынула на меня, кружа голову и вытесняя друг друга. Великое предназначение… Судьба… Раньше я бы посмеялся над такими словами. Но сейчас… Сейчас я ощущал на плечах почти физическую тяжесть. Это не просто знание будущего, это ответственность. Огромная, нечеловеческая ответственность. Ведь я знаю не только о взлете, но и о застое. О геронтократии, об Афганистане, о дефиците, о цинизме и двойной морали, которые разъедают Систему изнутри. Я знаю, что коммунизм, которому вот сейчас красноармейцы так фанатично присягают миллионами… в конечном итоге потерпит крах. Громкий, унизительный крах.

И что мне с этим делать?

Просто плыть по течению? Следовать предначертанному пути, подниматься по карьерной лестнице, что означает, что все это ведет в тупик? Стать тем самым Брежневым, который запомнится как символ застоя? Нет. Моя душа, душа инженера XXI века, знающая цену ошибок и просчетов, бунтовала против этого.

Но что тогда? Попробовать все изменить? Как? Кричать на каждом проводе, что коммунизм обречен? Меня пристрелят как провокатора еще до того, как я окончу гимназию. Или упекут в сумасшедшем доме. Попытаться свернуть с предначертанного пути? Стать не политиком, а тем же инженером, как и хотел отец? Но тогда… кто встанет во главе страны через полвека? Кто-то другой? Может, еще хуже? Кто-то, кто приведет страну к катастрофе еще быстрее?

Я снова посмотрел на свое имя в тетради. Брежнев Леонид.

Нет, бежать от судьбы бессмысленно. Наверное, мое предназначение — пройти этот путь. Но не слепо. Не так, как вынужден был действовать тот Брежнев. Мое знание — это не проклятие, это шанс, бесценная возможность использовать мою огромную