Как пятое колесо - Дмитрий Сысолов

то чтобы совсем врёт, но темнит. Были у нее планы насчет меня, были. Несмотря ни на что, были. Мечтать-то ей никто не запретит. Вот и представлялось ей всякое... Вот только Соня - умная девочка, и она прекрасно видела моё к ней отношение... А пуще того, она не могла не заметить как стремительно развиваются отношения у меня с доктором Лизой.

О нет, ничего такого, о чём вы? Я, даже лёжа, едва дышу, куда мне что-то большее сейчас. Вот только, даже, в плане простого общения всё было очевидно. Мне банально было куда интереснее общаться с Лизой, чем с кем-то из девчонок. Ну в самом деле, о чём мне говорить с малолетками? Они же ничего не знают. Нет, они не глупые, как это любят утверждать отдельные мужские шовинисты, у них просто ещё нет никакого своего житейского опыта (зато много уверенности и самомнения) и знаний. Их разговоры мне были откровенно скучны (если не сказать больше, порой они конкретно подбешивали).

А с Лизой мы говорили на одном языке. И дело тут не только и, даже, не столько с нашей общей тайне. Нет, мы просто были близки друг к другу ментально. Мы понимали друг друга. С полуслова подхватывали классические шутки, на которые более младшие девчонки лишь непонимающе таращили глаза. Спорили или соглашались по поводу музыкальных предпочтений друг друга, но, по крайней мере, мы знали тех исполнителей, про которых говорит напарник (в отличии от молодых, опять же. У них в кумирах и вовсе непонятные мне личности). И так — во всём.

О нет, Лиза вовсе не была моей половинкой. Совершенно. Характер у неё был жестковат, на мой взгляд. Излишне волевая и, порой, даже грубоватая. Эдакая командирша. Данный типаж женщин мне не особо нравился. Да и сам я далеко не ангел. Характер у меня мерзкий, я и сам это прекрасно знаю. Так что не надо идеализировать. Но всё равно. Ближе и понятнее для меня сейчас тут никого не было.

Впрочем, я отвлёкся. Я же не про Лизу сейчас говорю, а про Соню. Так вот Сова — умная девочка, и не могла не заметить всего этого. И ясно понимая, что конкуренцию с доктором она не вывезет, решила сделать ход конем. «Если не могу тебя получить - так хоть сделаю вид, что мне это и не надо. Это не ты меня динамишь. Это я сама тебя бросаю!»

Ну а я — не спорю. Кто я такой, чтоб спорить с женщинами? Если ей так легче пережить — то пусть всё так и будет.

Почти сразу после её ухода ко мне заглянул важный гость. Очень важный. Сам Князь почтил своим присутствием «всеми забытого» больного. Это шутка, конечно же. Это я (как говаривал один мой знакомый ещё Там) кокетую. В смысле, кокетничаю. Но всё равно. Нашел же время всё-таки чтобы проведать. Хотя, уверен: у него забот никак не меньше, чем у того же Серого. Вот кого со Сталиным сравнивать нужно. Вот для кого дело на первом месте. Я же, всё- таки, позволяю себе порой незапланированные эмоции.

Первым делом он поинтересовался моим здоровьем, возможностью транспортировки в родной анклав и так далее. Дежурный такой интерес. Я же, ценя его время (уж я-то могу по достоинству оценить вечную нехватку времени) молча протянул ему несколько заранее заготовленных листков. Ну, а вы как думали? Что я только и делал, как с Совой отношения выяснял? Нет уж! Мы много и плодотворно работали. И теперь там мелким убористым почерком круглой отличницы были написаны.

На первом листе - медицинская записка о моём состоянии. Попросил накарябать Лизу на своем медицинском языке (я же догадывался, что Князь захочет узнать, а, возможно, и с Любовь Петровной проконсультироваться) диагноз, а Соня после переписала набело. Было б лучше, конечно, вообще напечатать, но уж что есть.

На втором листе был мой "отчет" о времени, проведенном в плену. Так сказать агентурные данные. «записки резедента», ага. Все имена и клички, что я слышал там (в основном, конечно, работники Колизея. Из окружения Шварца буквально несколько человек, включая того самого пресловутого Колеса и его помощника Мясника). Слухи о составе и примерной численности анклавов, входящих в «Восточный союз». О его союзе со Жмуром и конфликтах со Скользким... Ну эта информация явно устарела. Почти всё это Серый, наверняка, уже раскопал. Уж у него-то, по любому, были куда более осведомленные информаторы. Да и вообще, вся эта инфа была бы больше, как раз, Серому интересна. Князю более общую картину подавай. Но как ответ на его ещё не заданный вопрос эта докладная записка вполне годилась.

На третьем листе был черновой план моих дальнейших действий по управлению анклавом. Всё детально, но без конкретики. Такой вот парадокс. Запланированная денежная реформа (тут чуть подробнее, так как её уже чуть обсудили с ребятами. С пунктами этой самой реформы. Поощрение, зарплаты, новые столовые, магазин, компьютерный зал, кинотеатр...). Запланированная военная реформа. Запланированная образовательная реформа. Запланированная энергетическая реформа. (Пока не озвученное даже нашим — открытие лестного производства. Лесопилку хочу. Не столько ради досок, хотя и стройматериал лишним никогда не будет, сколько ради сопутствующего - ветки, горбыль, срезка, опил... Мне уже успели сообщить об успехах Винтика и о возникших проблемах нехватки топлива для большого газогенератора. Так что таким макаром думаю разрешить эту проблему) И далее по списку. Солидный такой документ получился. Если уж я согласился считать себя подчиненным Князя и ставить его в известность о всех своих начинаниях — то и хитрить не стоит. Всё по честному.

Ну и на четвертом листе был план-заявка. Что мне необходимо для воплощения в жизнь моих реформ. С обоснованием по каждому пункту, опять же. Не с потолка всё взято. Всё строго по делу. А это уже обратная сторона моего подчинения. Раз уж я под тобой хожу - то заявки тебе идут. Можно и самому заняться поиском необходимого, но это будет: долго, дорого и без гарантий результата. А так вот заявку написал. Обосновал - и это уже проблема начальства.

Князь, мельком пробежав глазами два первых листа, на последних задержался. Там и текста больше и тема для него, видать, куда как более интересная. Он даже ручку достал и тут же на тумбочке возле моей кровати прям на этих листах какие-то пометки начал ставить.

– Толково, - наконец оторвался он от бумаг, посмотрев на меня.