Врач из будущего - Андрей Корнеев

Иван подошел к нему, стараясь подобрать слова.

— Доктор, а не пробовали…

— Не пробовали и пробовать не будем, — врач прервал его, не глядя. — Все, что можно сделать — ждать. Выживет — сильный организм. Нет — значит, нет. У нас нет волшебных пилюль, студент.

В углу барака медсестра Клава, женщина лет пятидесяти с лицом, вырезанным из дерева, меняла простыни под другим больным. Ее движения были резкими, практичными, без лишней нежности.

— Не стойте без дела, Борисов, — бросила она в его сторону. — Или помогайте, или не мешайте. У нас тут каждый день как на войне.

Иван смотрел на все это с внутренней яростью, которую с трудом сдерживал. Он, врач 21 века, был здесь беспомощен, как ребенок. Лечение брюшного тифа в 1932 году сводилось к трем китам: строгий постельный режим, диета и симптоматическая терапия. Никаких антибиотиков. Никакой этиотропной терапии. Кишечные кровотечения, перфорация кишки, сепсис — все это было смертным приговором.

Вечером того же дня его бессилие обрело имя и лицо. Молодой парень, Вася, слесарь с завода. Ему было лет девятнадцать. Накануне Иван помогал ему пить воду. Вася шутил, что через неделю вернется в цех. Сейчас он лежал на койке, уставившись в потолок стеклянными глазами. Его кожа была землистой, дыхание — поверхностным, прерывистым.

— Перитонит, — без эмоций констатировал дежурный врач, пальпируя вздутый, доскообразный живот. — Перфорация кишки. Конец.

Иван стоял и смотрел, как жизнь уходит из этого молодого, полного сил тела. Он не мог ничего сделать. Ни прооперировать — в таком состоянии пациент не перенесет наркоза. Ни остановить заражение. Ничего.

Час спустя Васю накрыли с головой простыней и выкатили из барака.

Иван вышел во двор, за здание, и его вырвало. Он стоял, согнувшись, опираясь руками о колени, и его трясло. Не от отвращения, а от ярости. Ярости на эту эпоху, на свою собственную беспомощность.

Сашка молча подошел к нему и положил руку на плечо.

— Тяжело, я знаю. Первый раз всегда тяжело.

— Это не должно быть нормальным, — прошептал Иван. — Это не нормально, когда молодые парни умирают от болезни, которую можно вылечить.

— Но как? — развел руками Сашка. — Лекарств нет.

— Значит, нужно сделать их самим, — тихо, но твердо сказал Иван.

В этот момент из барака вышла Катя. Ее лицо было серьезным.

— Я слышала. Вы действительно считаете, что мы можем что-то сделать?

— Я знаю, что можем, — посмотрел на нее Иван. — Но для этого нужна ваша помощь. И полная секретность.

Они договорились встретиться после смены в пустой палате для персонала. Иван шел туда с тяжелым сердцем, обдумывая каждое слово. Он должен был убедить их, не раскрывая правды. Придумать историю, которая объяснила бы его знания и дала им надежду.

Он собрал их вечером в крошечной комнатушке при общежитии медсестер. Сашка сидел на табуретке, его обычно румяное лицо было серым от усталости. Катя стояла у окна, скрестив руки на груди, ее взгляд был испытующим.

— Я не могу больше это видеть, — начал Иван, обводя их взглядом. — Мы хороним молодых ребят, которых можно было спасти. Я знаю, что можно.

— Чем? — резко спросила Катя. — Молитвой? У нас нет лекарств от тифа, Лев. Это аксиома.

— Аксиомы создаются, чтобы их опровергать, — парировал он. — Я предлагаю не молиться, а работать. Создать свое лекарство.

Сашка смотрел на него с широко раскрытыми глазами. Катя усмехнулась, но в ее глазах промелькнул интерес.

— Ты с ума сошел? Мы — студенты-первокурсники.

— А Архимед был просто мужиком в ванной, — огрызнулся Иван. Он сделал паузу, собираясь с мыслями. Пришло время для тщательно продуманной легенды. — Слушайте. То, что я вам сейчас скажу, не должно выходить за эти стены. Моя мать… она несколько лет назад тайно переписывалась с одним ученым. Микробиологом. Зинаидой Виссарионовной Ермольевой.

Он видел, что имя им ничего не говорит.

— Она работает в Ростове-на-Дону, изучает… кое-что очень перспективное. Вещество под названием «лизоцим». Это фермент, который разрушает клеточные стенки бактерий. Он содержится в слюне, слезах, яичном белке.

Катя нахмурилась.

— Я читала что-то подобное в старом немецком журнале… Но это же теория!

— Это не теория! — страстно сказал Иван. — У матери были ее черновики, расчеты. Она пыталась выделить его, стабилизировать… но потом переписка оборвалась. Я нашел эти бумаги случайно. Изучил.

Он начал излагать теорию лизоцима, его антибактериальные свойства, механизм действия. Он говорил на языке биохимии, доступном для понимания студента-медика, но с такой глубиной и уверенностью, что Катя постепенно перестала скептически хмуриться и начала слушать, внимательно вглядываясь в его лицо.

— Допустим, ты прав, — осторожно сказала она. — Но даже если мы сможем выделить этот… лизоцим… он вряд ли справится с брюшнотифозной палочкой. Слишком слабый.

— Это будет первый шаг, — настаивал Иван. — Доказательство, что мы можем работать с антибактериальными агентами. А там… — он сделал драматическую паузу, — в тех же черновиках были намеки на нечто более мощное. Но сначала нужно освоить азы.

Сашка, который все это время молча слушал, вдруг вскочил.

— Да что вы тут теоретизируете! Лёвка предлагает дело делать! Настоящее дело! Вместо того чтобы смотреть, как люди мрут! Я — за!

Катя еще мгновение сомневалась, потом резко кивнула.

— Хорошо. Я с вами. Но это должно быть абсолютно тайно. Нас просто сожрут, если узнают, что студенты-первокурсники ставят опыты с бактериями.

— Согласен, — сказал Иван. — Но нам нужен еще один человек. Химик. Кто-то, кто разбирается в реактивах, в методиках очистки.

Катя подумала.

— Я знаю одного. Аспирант из Технологического. Миша. Он… чудаковатый. Но гениальный. И ему, я думаю, наскучала теория. Он как раз жаловался, что все его работы — это чистая теория, а руки чешутся что-то делать.

— Поговори с ним, — попросил Иван. — Осторожно. Не раскрывай всего.

— Понимаю, — кивнула Катя. — Устроим ему проверку.

На следующий день Катя привела в их импровизированный штаб долговязого, сутулого парня в очках с толстыми линзами. Миша выглядел взволнованным и заинтригованным одновременно.

— Так вы те самые безумцы, которые хотят творить науку в подполье? — спросил он, оглядывая их с интересом.

— Мы те, кто хочет делать реальные вещи, а не переливать из пустого в порожнее, — ответил Иван. — Слышал о