Тай-Пен - Дмитрий Шимохин

Да, у меня есть такие деньги, но, чтобы выкупить акции на этакую громадную сумму, мне придется полностью свернуть чайную торговлю. На это я пока пойти не могу. Поэтому хочу войти в дело с меньшей долей. И в свете… вчерашнего недоразумения, в знак нашего примирения я просила бы о возможности выкупить акции с уценкой. Ну, скажем, в половину цены!

Услышав такую нелепость, я едва удержался от смеха. Уценка! После того как она выставила меня за дверь и потребовала неустойку! Какая великолепная наглость.

— Уценка, говорите? — Я усмехнулся. — Аглая Степановна, вы, кажется, не до конца поняли, что произошло. Мы расстались после оглашения вами «авторитетного» мнения господина Сибирякова о том, что на Бодайбо нет золота. А сегодня ситуация изменилась коренным образом.

Я подался вперед, глядя ей прямо в глаза.

— Сегодня у нас с вами есть достоверные сведения о наличии там богатейших жил. И знаете от кого? От того же самого Михаила Александровича Сибирякова! Который вчера пришел ко мне и предложил партнерство «пятьдесят на пятьдесят», лишь бы я впустил его в долю, — произнес я, не без удовольствия наблюдая за гаммой чувств вдовы.

— Так что теперь, Аглая Степановна, речь может идти не о уценке, а наоборот, о наценке, — безжалостно продолжал я. — Ведь вы сами, добровольно, отказались от первоначальных выгодных условий. Вы вышли из игры в самый рискованный момент и теперь хотите вернуться, когда все прояснилось. Так, знаете ли, дела не делаются!

Произнеся это, я увидел, что мои слова попали в цель: Верещагина нахмурилась, обдумывая новую расстановку сил.

— А что касается вашей чайной торговли… — уже более мягко сказал я, — то, боюсь, вам в любом случае придется ее сворачивать. Когда был в Петербурге, я своими глазами видел то, о чем здесь, в Сибири, пока только шепчутся: пароходы, груженые тюками с цейлонским чаем. Его привозят морским путем из Лондона, разгружают в Кронштадте и везут в столицу. И корабль не один и не два — там десятки лихтеров. Этот поток уже не остановить. Так что попомните мои слова: через год-два ваш кяхтинский чай с его тысячеверстной доставкой на верблюдах и лошадях окончательно станет неконкурентоспособным. Англичане вытеснят его с рынка. Увы, сударыня, ваша чайная империя обречена. В Сибири вы сможете сохранить рынок, но, сами знаете, здесь предпочитают недорогие сорта, да и население не так велико, как в Европейской России. Так что золото — это ваш единственный шанс не просто сохранить, но и приумножить свой капитал.

В глазах Аглаи мелькнула досада. Должно быть, ей стоило большого труда изображать из себя овечку.

— Хорошо, я поняла вас, господин Тарановский. Каковы же ваши новые условия? — сквозь зубы произнесла она.

— Вы выкупаете акции в обозначенном мною количестве, то есть на сумму до пяти миллионов рублей. Но цена вырастает против номинала вдвое!

Следующие полтора часа были самыми скучными в моей жизни: мы долго и нудно торговались. Аглая Степановна, окончательно отбросив маску раскаяния, пустила в ход все свое купеческое искусство: говорила о рисках, о политической нестабильности, при которой даже одобрение великого князя не гарантирует успеха дела, пыталась давить на жалость, апеллировать к нашему «сложившемуся доверию». Но я был тверд, как сибирская мерзлота. Ну, почти.

К исходу второго часа мне все это надоело.

— Хорошо, Аглая Степановна, — произнес я, поднимаясь. — Вот мое последнее предложение — или вы с ним соглашаетесь, или я ухожу. Так и быть, я готов пойти вам навстречу и продать долю в нашем обществе на два миллиона рублей…

Она с облегчением выдохнула, решив, что победила. Но я не закончил.

— Но заплатите вы за них три миллиона! Считайте, что это неустойка, штраф за ваше вчерашнее предательство. В бумагах цифра будет указана по номиналу. Решайте!

Она долго молчала, глядя в одну точку. Я видел, как в ее голове работали невидимые счеты, как она взвешивала собственную гордость и упущенные миллионы. Наконец, она подняла на меня тяжелый, усталый взгляд.

— Хорошо, Владислав Антонович. Я поняла. Вы своего не упустите.

Она вздохнула, принимая поражение.

— Я согласна. Мой стряпчий подготовит все необходимые бумаги.

В обед я уже спешил в знакомый трактир на встречу с Сибиряковым. Легкий весенний морозец пощипывал щеки, а в голове роились мысли. Стоит ли вообще иметь с ним дело? С одной стороны, я прекрасно видел, что это за человек. Ушлый купец, пройдоха и плут, готовый ради выгоды на любую подлость. Его попытка обмануть Верещагину, чтобы расчистить себе дорогу, была тому наглядным подтверждением.

Но, если отбросить эмоции, его можно было понять. Память из другого времени настойчиво подсказывала, что именно Михаил Сибиряков был историческим первооткрывателем Ленских приисков. Это он, а не я, первым прошел по тем диким местам, первым нашел знаки золота. Я представил себя на его месте: потратить годы и огромные деньги на разведку, найти богатейшую жилу и уже готовиться собирать урожай, как вдруг выяснить, что какой-то столичный хмырь, питерский проходимец, да еще и с польской фамилией, пользуясь знакомством с великим князем, уже застолбил эту землю! Да тут кто угодно взбесится и пойдет на любые ухищрения, чтобы вернуть «свое»!

И воспользоваться им, без всяких сомнений, было бы очень выгодно. Его знание края, люди, связи с властями — все это могло бы сэкономить нам время и деньги. Но за тот откровенный, циничный обман, который едва не лишил меня ключевого партнера и не пустил весь проект под откос, его следовало примерно наказать — не из мести, нет, просто чтобы преподать урок. Надо, чтобы он хорошенько усвоил, что со мной нельзя играть в такие игры.

И вот с такими-то настроениями я и вошел в трактир.

Сибиряков уже ждал меня за тем же столом, всем своим видом излучая нетерпение и самодовольство. Похоже, он был совершенно уверен, что я пришел принять его вчерашние условия. Наивный иркутский юноша…

Я сел напротив и, не дожидаясь, пока он начнет свой заготовленный монолог, взял быка за рога.

— Михаил Александрович, я обдумал ваше предложение, — начал я, глядя ему прямо в глаза. — И мне оно, признаться, неинтересно.

Лицо купца вытянулось, улыбка сползла, сменившись недоумением.

— Как… неинтересно? — неверящим тоном пробормотал он.

— То, что вы предлагаете — это обычный старательский прииск, — пояснил я. — А я строю промышленную империю. Это разные весовые категории. Оформляя землеотвод, я кое-что обещал