54 по шкале магометра - Мария Папкова

class="p1">Он оставил сестру возле дверей, а сам побежал внутрь. Взяв хлеба, он пошёл пробивать его на кассу, и тут на глаза ему попалась злосчастная тележка. Игорь притормозил и, чуть подумав, свернул к ней. Была не была, последний раз – вспомнил он объявление на входе: "Граждане покупатели, тележки с предсказаниями выдаваться больше не будут"

***

– И чего? Много нас, а он один? – хмыкнул пенсионер Машков.

– А что? Уступать надо пожилым, скажете, дядечка? – вскинулась девица. Ухажёр её скривился и руку с тележки убрал.

– Пойдём… Ну его. – Он уже сто раз пожалел, что решил прийти за предсказанием.

– Нет, ты скажи, ему нужнее, что ли? Старикам везде у нас почёт? А дорога тогда кому? Что у него там в будущем? Мрак и плесень, больше ничего…

Пенсионер Машков присвистнул и сказал:

– О, дружок, а тебе повезло! Завидую…

– Да вы… Если старше, значит можно хамить? – заверещала девица, а парень потемнел, покраснел и сделал шаг назад.

Виталь Егорыч тоже зарумянился, только уже от веселья.

Девица пыжилась, глаза её метали искры, а парень дивился, как он, оказывается, плохо её знает. И теперь думал, продолжая отступать, что не зря они сюда всё-таки заглянули.

А пионер Игорёк Кобылкин переводил взгляд с одного на другого и тележку не отпускал.

– Конфетка…

Все повернулись – с хитрыми лицом, перегнувшись пухлым тельцем в весёлой курточке через борт тележки, Оля Кобылкина схватила ириску и под немыми взглядами всех четверых схрумкала конфету, роняя ненужную ей обёртку на пол.

Девица ахнула, парень её пробормотал: "И слава богу", пенсионер Машков крякнул, пробурчав: "Не очень-то и хотелось", а Игорёк сложил пальцы для братского воспитательного щелбана.

Над развёрнутым фантиком склонились четыре головы.

***

Пенсионер Машков увидел на клочке запарафиненной бумажки голоногое детство, как приезжала легендарная команда басков, а по вечерам Виталик мечтал быть то Старостиным, то Ботвинником.

Девице явились куклы и мама, которая ругалась с отцом, привлекая малолетнюю дочь на свою сторону.

Ухажёр увидел свою комнату, в детской руке паяльник, на столе – детали для будущего радиоприёмника.

А пионер Игорёк Кобылкин зимнюю горку разглядел, и он мелкий, пухлый, как сестра его сейчас, внизу этой горки весь в снегу и счастливо лыбится.

***

Они уже почти дошли до дома, когда Оля сказал:

– А дяденька этот кудрявый в следующем году умрёт. Летом.

Игорёк, думая о своём, задумчиво переспросил:

– Какой ещё дяденька?

– Который по-французски красиво поёт.

Игорь про французов ничего такого не знал, но что-то заподозрил. Он остановился, присел на лавочку и сказал:

– И чего ещё интересного знаешь?

И Оля детским своим милым голоском, но с какими-то недетскими совсем оборотами, словами и интонациями начала тараторить, словно диктор в телевизоре.

Что те двое поженятся, но очень быстро разведутся. У неё родится двое детей (от нового мужа), а он будет слушать почившего француза и ронять скупую слезу, поглаживая ставшую лысой голову. А она и вздыхать забудет по своей молодости, погружённая в новую семейную жизнь. Но он таки возьмётся за ум и станет толковым вполне себе инженером. Хотя и не женится больше никогда.

Седой и старый дядя забудет про шахматы и переедет в город на Неве, где у него обнаружится внучатый одинокий племянник, болеть станет за "Зенит", который и станет чемпионом. А ещё позже старик не примет новую страну, и у него тихо остановится сердце.

Игорёк слушал молча – несильно интересной была информация. Но Оля выдала:

– Ну, а ты, Игорь Кобылкин, станешь чемпионом страны по лыжам. – Сердце Игорька ухнуло безрадостно – понятно, велика, значит не видать; значит, нелюбимыми лыжами придётся заняться. Он вздохнул и не услышал (да и не понял бы), как сестрёнка добавила: – По горным.

Она наконец замолчала, поковыряла туфелькой трещину в асфальте, а потом жалобно, совсем уже по-нормальному попросила:

– Ииигорь, а когда мы домой? Я кушать хочу…

Игорь поднялся с лавки, взял сестру за руку, и они зашагали к подъезду.

Назавтра в магазине появились корзины с воспоминаниями. Но спросом они не пользовались.

Мартин Эйле

Волшебные краски

Далеко-далеко, где-то между Севером и Югом, в маленьком городке у подножия высоких гор жил художник, и звали его Эрни-Кисточка. Почему Кисточка? О, это просто. Молодой и весёлый, с вечно растрёпанными волосами, Эрни часто говорил, что кисточка может всё – ну почти как волшебная палочка. И правда – глиняные горшки или бараний бок выходили из-под его руки как живые, только что не превращались на глазах в посуду или кусок мяса. Только вот денег у него никак не заводилось, а в остальном Эрни жил – не тужил. Разве что грустило его сердечко по одной особе, но у кого нет такой заботы? Может быть у статуи эрцгерцога на ратушной площади, и то – бог весть, что у неё там внутри.

– Эрни, Эрни, – кричали мальчишки, – нарисовал бы ты себе сундук с золотыми монетами!

– Ладно вам, – смеялся художник, – к сундуку нужен дом, к дому жена, к жене дети, и где ж я возьму столько ума и терпения, чтобы вынести всю эту ораву?

– Так нарисуешь, Эрни! – веселились мальчишки, но Кисточка уже шёл дальше, насвистывая беззаботную песенку.

И вот однажды, когда подновлял Кисточка вывеску на постоялом дворе, спустился с высоких гор старый купец. Ну как спустился – доехал на тряской телеге, и на руках перенесли его в комнату слуги, ибо измучила старика тяжёлая болезнь. А в комнате той на стене напротив постели умирающего висела маленькая картина, что рисовал когда-то Кисточка по заказу хозяина. Журчит река, крутится колесо водяной мельницы, тихо склонили головы летние ивы у деревенской запруды. И так понравилась купцу эта картина, так взяла за душу, что когда узнал он, что художник тут рядом, то велел немедля позвать его к себе. Пришёл Эрни; выставил купец всех из комнаты, подозвал Кисточку поближе и прошептал еле-еле, вцепившись в рукав слабыми пальцами.

– Всю жизнь бродил я по разным странам, менял товары на деньги, деньги на счастье, счастье на судьбу. Чую, знаю, что не доеду уже до родной земли, и всё бы отдал, чтобы вернуться сейчас домой, в те времена, когда был молод и весел. Слушай же, парень… Есть в моём сундуке три холста и коробочка с красками. Нарисуй мне картину и, клянусь, отблагодарю тебя по-королевски…

Что ж, просьба умирающего – закон. Достали из сундука холст и краски, сбегал Эрни за мольбертом,