Князь Барбашин 3 - Дмитрий Михайлович Родин

вахты, если корабль не лавировал, а шёл одним галсом, людям на его борту делать было практически нечего, азартные игры были строго запрещены, и чтение оставалось единственной отдушиной. Для чего на кораблях имелась целая библиотечка (что несказанно удивило Севастьяна, когда он услыхал об этом в первый раз), доступ в которую был разрешён не только командирам, но и простым мореходам. Впрочем, читали всё же отнюдь не все, так как большая часть мореходов была безграмотна, и находила себе иные развлечения, а кое-кто, особенно ирландцы из абордажников, и вовсе предпочитал бренчать на каком-нибудь музыкальном инструменте и петь песни. На этом, кстати, Севастьян с ирландцами и сошёлся. Всё же за долгие годы бродяжничья он много песен выучил. Да и играл тоже неплохо. Ну а языковой барьер преодолелся быстро: ирландцы уже умели кое-как изъясняться по-русски, а Сева быстро выучил некоторое количество ирландских слов и смешил ирландских парней своим "варварским" акцентом. Но петь и плясать весь день он был не готов, и потому с жадностью поглощал одну книгу за другой, скрадывая этим долгие часы плавания.

Между тем каравеллы спокойно и никого не трогая прошли мимо всей Европы и только потом круто повернули в безбрежные дали океана, стремясь пересечь его как можно быстрее. В этих широтах солнце, быстро выкатываясь из-за горизонта, начинало жечь кожу чуть ли не с самого рассвета, так что людям, спасаясь от ожогов, приходилось и в жару носить рубахи, а голову повязывать платками. В такие часы, вспоминая слова покрутчика о тёплой одежде, Севастьян думал, что тот просто посмеялся над неопытным парнем. Какое тут тёплое бельё, когда даже ночью духота не покидала корабль, отчего люди предпочитали спать прямо на палубе, где ветер хоть как-то освежал тело.

Единственной отрадой в эти дни была рыба с крыльями, что, выпрыгивая из воды, сама падала на палубу. Её собирали и жарили в масле, устраивая себе пир живота. Рыба была вкуснющей и, главное, не приедалась. А вот взятые с собой припасы постепенно портились, как и вода, отчего сготовленные коком блюда есть становилось всё невозможней и невозможней. Благо хоть цинга — бич всех моряков — им не грозила. Противоцинговый отвар пили все в обязательном порядке, особенно молодые мореходы, наслушавшиеся историй о вымерших кораблях. Правда, пообтесавшись в последние месяцы, верили им уже не так, как раньше, но оказалось, что как раз в этом старые мореходы не врали и не приукрашивали. В чём молодёжь убедилась сама, когда корабли достигли, наконец, берегов Нового Света и им на глаза попалась небольшая португальская каррака, которая даже не пыталась удрать от них. И понятно, куда ей было убегать, если находившиеся на её борту моряки и без того с парусами уже работать не могли. Так и шли по ветру, в надежде воткнуться в землю раньше, чем все умрут. Вот тут-то молодые мореходы и увидали, что такое цингованная команда. И зрелище это им явно не понравилось.

Путём опроса немногих полуживых моряков выяснили, что португальцам просто фатально не повезло: нежданный шторм сбил их с маршрута, раскидав небольшой торговый караван, после чего они попали в полосу штиля, продлившегося довольно долго. И в результате на борту стали кончаться продукты и вода, а в довершение всех бед вспыхнула цинга. Когда ветер снова задул, уже половина команды валялась бес сил, а остальные поставили паруса и положились на милость божью.

Осмотр показал, что каракка была уже довольно ветхой, так что брать её с собой смысла никакого не было. Так что с неё просто перегрузили все товары (предназначенные как раз для торговли с бразильскими туземцами), пушки, порох, паруса и прочие столь нужные в плавании вещи. А сам кораблик оставили болтаться на волнах, отдав судьбу португальцев на божью милость: до материка было уже недалеко, так что, если не случиться шторма или штиля, то мимо земли они уже не промахнуться и достигнут её вполне ещё живыми. Тащить же их с собой в русский аванпост начальные люди посчитали неоправданно опасным. Наиболее решительные даже требовали потопить португальца, но Лонгин тут проявил своеобразную жалость: бог сам решит, как поступить с положившимися на него.

Оставив каракку своей судьбе, каравеллы вновь вздели паруса и уже спустя несколько дней вошли в устье полноводной реки, на которой и располагался русский торговый аванпост.

Здесь Севастьян, как и все мореходы, хорошо размялся на берегу, попарился в баньке, смывая многомесячные пот и грязь, постирал бельё в крутящемся барабане, весьма удивившем его, но явно привычном для большинства стариков. Ну и порадовал свой желудок свежей пищей.

Здесь же корабли покинуло почти десяток молодых парней, которые, как оказалось, плыли именно сюда на поселение. Местные аборигенки, довольно хорошенькие на вид, должны были стать им жёнами, а они будут выстраивать тут жизнь по русскому образцу и организовывать местных индейцев на нужные для русичей работы, одновременно оцивилизовывая их. Причём были они тут уже не первыми и Сева, пообщавшись с теми, кто давно осел в этих землях, только качал головой от того, как хитро всё было кем-то придумано.

Покинув гостеприимный торговый пост, корабли без происшествий пересекли Атлантику, после чего двинулись вдоль тридцать седьмой параллели, на которой, как своими ушами слышал Севастьян, настоял сам князь Барбашин. Почему — удивлялись даже кормщики и навигаторы. Но, зная, что князь никогда просто так ничего не говорил, следовали его указаниям и старались придерживаться нужной широты насколько позволял ветер.

Кстати, несмотря на то, что днём было всё ещё довольно жарко, Севастьян всё же вспомнил про тёплую одежду и добрым словом помянул своего покрутчика. После тропической жары местные температуры казались холодными, так что, ложась спать, люди потихоньку стали укутываться в тёплые одеяла.

Дни летели за днями и незаметно прошло уже почти пара месяцев с того момента, как корабли покинули гостеприимный берег, так что провизия с водой вновь стали портиться. Правда, этот процесс с приходом в более холодные воды был не так быстр, как в тропиках, но всё равно от свежей воды никто на кораблях уже бы не отказался. Как и о том, чтобы просто побродить по берегу. Об этом мечтали, об этом молились по вечерам. И потому утренний крик вперёдсмотрящего морехода: — Земля! — показался всем божественным откровением. Не успел этот волнующий крик затихнуть, как палуба стала наполняться людьми.

Севастьян уже считал себя опытным морским бродягой, так что не ожидал увидеть берег сразу своими глазами. Он просто вглядывался туда, куда указывал рукой парень