Малахитовый бегемот. Фантастические повести (сборник) - Алексей Константинович Смирнов

- Дайте посмотреть, - потребовал Бороздыня.

- Смотри, - рассеянно отозвался заведующий. - Ты не понимаешь... - Он уставился на Бороздыню, словно видел насквозь и дальше. Размеренно продекламировал: - Об орясину осел топорище точит, а факир, созвав гостей, выть акулой хочет.

Бороздыня хмурился, переводя взгляд с Греммо на список и обратно.

- У вас острое помешательство, Иван Миронович?

Тот ответил вопросом:

- Как по-твоему, что там перечислено?

- Понятия не имею. Подпольная группа? Экстремисты, сообщники Шуба?

- Не думаю...

Бороздыня взглянул на часы.

- Час уже поздний, Иван Миронович. Вы, небось, хотите домой пойти?

- Мало ли чего я хочу. Нам, Егорушка, придется задержаться надолго. Вон коечка, поспать тебе, если сомлеешь, - Греммо указал на маленький диван, неспособный принять даже четвертую часть Бороздыни.

- На воду дуете, Иван Миронович. Он же от нас не сбежит. Он испарится в третьем поясе защиты, если не сгорит в первых двух. И не помрет. Шубу нельзя, чтобы он помер - тогда ему самому конец. А мы должны отдыхать.

- Детки заждались? - Иван Миронович изобразил печаль.

- Собака.

- А у меня и собаки нет. Зато привидения - в избытке. Берут за горло, садятся на грудь, дышать не дают... Все спрашивают, спрашивают о чем-то, а я не разберу, гоняю их до утра...

- Не иначе, покойнички...

- Да уж не молодые спортсмены. Совесть моя стариковская изрядно обременена, - Греммо смахнул с лица невидимую паутину, вздохнул. - Он, Егорушка, может от нас убежать, я уверен. И даже готовится к этому, усиленно. Носитель пытается установить с нами связь. Он сообщает о происходящем, - Греммо перегнулся через стол и щелкнул по листу в руках Бороздыни. - Как умеет, по мере сил. К сожалению, я не могу исключить сознательную дезинформацию, хотя ложные сведения были бы, я считаю, более внятно изложены. Возможно, пятьдесят на пятьдесят. Носитель сообщает, паразит напускает туман...

Бороздыня ударил в ладоши, потер руки.

- Если так - к черту сон! Я же гончая, Иван Миронович. Мне нравится брать след. Принимать вызов. Как он, по-вашему, может удрать?

- Пока не знаю. Но это вот... ты давеча назвал мою считалочку помешательством. Оно вовсе не бред, оно памятка. Студенческая галиматья для запоминания черепных нервов. Их в голове двенадцать. Волшебное число! Двенадцать апостолов, двенадцать зодиакальных созвездий...

- Поэма еще была, - подсказал Бороздыня.

- Много чего было! Слушай внимательно: об орясину осел топорище точит. Первые буквы соответствуют нервам - ольфакториус, оптикус, окуломоториус... тригеминус, трохлеарис.

- Уловил, - напряженно сказал Бороздыня. - И что?

- Теперь перечитай список. Все эти дикие имена. Те же буквы, Егорушка. А факир, созвав гостей, выть акулой хочет - абдуценс, фациалис, статоакустикус... глоссофарингеус, вагус, аксессориус, хипоглоссус... Это названия черепных нервов, помесь латинского с греческим. Они в голове. И твой террорист в голове. Улавливаешь сигнал?

- Так, - Бороздыня встал и прошелся по ковру. - Так. Он пытается сообщить нам о местопребывании Шуба?

- Может быть. Возможно, он ничего не хочет, а просто описывает происходящее в черепе. Он же словесник, графоман. Дурная привычка записывать всякий вздор.

Бороздыня погладил себе щеки, словно умылся.

- Фациалис... вроде как это слово уже звучало?

- Молодец! - похвалил его Греммо. - Хорошая память. Звучало, как не звучать - это лицевой нерв. Носителя немного перекосило. И мы читаем в пояснении справа, что... Фаня Гусьмо... кривила лицо...

- Почему же Гусьмо?

- Потому что гусиная лапка... ветвление веточек, научный термин. Околоушное сплетение. А Кохельбеккер ушиблен. Нервус статоакустикус. Вспомни снимок - он там и засел...

- Отчего же тогда Кохельбеккер?

- Оттого, что это двойной нерв. Его улитковая часть есть нервус кохлеарис...

Бороздыня решительно покачал головой:

- Нет, Иван Миронович. Откуда Брованову все это знать? Он не имеет никакого отношения к медицине.

Греммо подмигнул:

- А Шуб? Он - имеет?

- Он, конечно, может иметь. Он знает массу вещей. Но тогда получается...

- Вот и я о том, - кивнул Греммо. - Половина на половину - как варианты. Шуб подсказывает ему... зачем-то. Или не подсказывает, а делает что-то, но их сознания пересекаются - откуда мне знать? Это твои разработки, Егорушка. Я понятия не имею, на что способны ваши устройства.

12

Бороздыня вправду заночевал на диванчике.

К его услугам пустовали иные помещения, ведомственный гостиничный комплекс, но он отказался от роскоши. Во-первых, он не хотел удаляться от нестабильного носителя, в состоянии которого могли произойти важные изменения. Во-вторых, он просто устал и уснул, где сидел. Последним, что он принял к сведению, был новый снимок головы Брованова, доставленный из отделения функциональной диагностики. Иван Миронович все показал: Шуб, оказывается, привстал со своего места и вытянул ногу; этим он раздражал пресловутый фациалис - лицевой нерв.

- Неоперабельный террорист, - подытожил Греммо. - На данный момент удаление невозможно даже по жизненным показаниям. Подождем, когда он допустит промах и высунется на поверхность.

- Надо заранее подготовить операционную, - сказал Бороздыня.

- Все давно развернуто. Трепаны и пилы наточены, запасы крови обновлены.

Бороздыня смежил веки, протяжно зевнул. Рот его раскрылся столь широко, что Греммо невольно отпрянул. На другом конце города собака Бороздыни, томившаяся без выгула, восприняла зевок и длинно завыла.

- Отдыхай, Егорушка, - Греммо погасил свет, оставив зеленую лампу.

Бороздыня приоткрыл глаз, потому что тон Ивана Мироновича был, как обычно, язвителен. Тот невинным голосом продолжил:

- Тамарочку прислать?

Далекая собака пришла в исступление и разразилась лаем.

...Массивное существо Бороздыни заворочалось на узком ложе. Белье и платье, его облегавшие, стали несвежими за день; горячий в работе и отдыхе, Бороздыня умел взопреть. При мысли о Тамарочке, которая войдет в жаркое облако неприятного пара, он испытал дурноту. Иван Миронович склонился, вдруг высунул язык и быстро-быстро подвигал им. Это заняло пару секунд, и Бороздыня решил, что ему померещилось. Иван Миронович с довольной миной отступил, соединился с темнотой. Бороздыня принял решение спать. Как водится, он не заметил наступления сна, который мало чем отличался от яви - за тем исключением, что Бороздыню атаковали дьяволы. Приснились сущие черти, сомнений не было; вцепились, прилипли, понаклеились всюду - мелкие, размером в кулак, впились в руки и ноги, визжали, тянули в разные стороны, люто раскручивали Бороздыню на лежаке, не имея, похоже, никакой определенной цели помимо самого вращения. Бороздыня понимал, что спит, но черти, представленные оскаленными комьями меха, выглядели