Кубинец - Алексей Викторович Вязовский

— У такой красавицы, наверное, нет отбоя от поклонников…

Девушка слегка покраснела.

— Ну… они есть. Но… они все такие… предсказуемые. Ищут выгоду, понравится даже не мне, а моему отцу. А мне хочется… чего-то другого.

Она не договорила, но я понял. Ей, дочери богатого человека, нужны были искренние чувства, а не расчёт. Что ж, этого я мог предложить ей в избытке.

Мы подошли к большому дому, стоявшему за кованой оградой, увитой бугенвиллией. Фасад был светлым, с колоннами и широким балконом. Из окон лился мягкий свет.

— Мы пришли. Я тут живу.

Ничего себе поместье… Нечего даже сравнивать с моей разрушенной лачугой.

— А гостиница? Там тебя знают…

— Мы там жили первое время, и я захожу иногда встретиться с друзьями, — улыбнулась девушка.

Мы остановились у ворот. Ночная Гавана шумела вокруг нас, но здесь, у её дома, звуки были приглушёнными, будто за толстой стеной.

— Когда мы увидимся вновь?

Неожиданно мой голос прозвучал хрипло. Слова вырвались сами собой, будто не я их произнес, а тот, прежний Луис, чье тело я занял.

Сьюзен слегка склонила голову, наморщив лобик, как будто обдумывала сложную задачу.

— Завтра я занята, — ответила она, — репетиции допоздна. Но… послезавтра вечером? Хочешь пойти потанцевать?

Я почувствовал, как сердце у меня забилось чаще. Это был вызов.

Я набрался смелости, осторожно, едва касаясь, я положил руку ей на щеку. Её кожа была нежной и теплой. Её зрачки расширились, но она не отстранилась. Я наклонился и нежно, почти невесомо, коснулся её губ. Поцелуй был сладким, как кубинский сахар, и обжигающим, как местный ром. Сьюзен вздрогнула, но затем, к моему удивлению, её губы ответили. Она подалась вперёд, её мягкие, тёплые ладони легли мне на шею, притягивая ближе. Её тело прижалось ко мне, и я почувствовал её лёгкое, едва уловимое дрожание. Поцелуй становился глубже, страстнее.

Затем она резко отстранилась. Её дыхание стало прерывистым, глаза горели, но в них появилось и что-то похожее на испуг.

— Это был мой ответ, — я облизал губы, с трудом сглотнул.

— Послезавтра, — прошептала она, её голос был еле слышен. — В восемь.

И прежде чем я успел что-либо ответить, она развернулась и, подхватив подол платья, бросилась через ворота, скрывшись в тенистом саду. Дверь захлопнулась с тихим щелчком. Я стоял один посреди ночной улицы, ощущая на губах привкус её поцелуя.

* * *

Вчера я зашел и купил много вкусной еды. Утром осталось только разогреть. После сытного завтрака, немного отдохнув, я вышел на зарядку. Все через черный ход, не дай бог запалят соседи. На пустыре неподалеку сделал комплекс упражнений, что мне показал Сагарра, попрыгал через скакалку. Отжимания и бой с тенью. После зарядки, мокрый и выжатый как лимон, так же втихаря вернулся в дом аптекаря. И сразу в душ. Боже! Хорошо жить, как белый человек… А не эти трущобы с летающими тараканами и цикадами. Никогда не был падок на внешний комфорт, всегда ценил внутренний. Но после оккупации и «лагеря смерти» кое-что четко понял. Все эти разговоры про внутренний мир — они для тех, кому есть что кушать на завтрак, кого не рвет на части овчарка.

Посмотрев на часы, я понял, что надо бы навестить Люсию. Вчера не пошел, хоть и обещал. А девчонка, небось, ждала, что принесу ей лекарства.

Я зашел в аптеку, убедился, что тут все спокойно. Достал из шкафа еще одну ампулу морфина и несколько таблеток дипирона. Взял с полок связку бинтов, мазь для синяков.

День уже перевалил за полдень, солнце стояло высоко, и привычная гаванская жара обрушилась на меня с новой силой. Контраст между прохладой внутри дома Альвареса и уличным пеклом был разительным.

Дом Люсии находился в таком же бедном квартале, что и мой, недалеко от нашей аптеки. И домик у них был ненамного лучше моей хибары. Но его пощадил ураган. Крыша цела, окна все тоже на месте. На веревках, натянутых между домом Люсии и соседней лачугой, сушилось бельё, едва прикрывая полуголых детей, играющих в пыли. У входа лежала старая соломенная циновка, зато у двери висел звонок на веревочке.

Я даже не успел к нему протянуть руку, как дверь чуть приоткрылась и в проёме показалось женское лицо. Старое и морщинистое. Кожа такого же тёмного оттенка, как у Люсии, но с примесью какой-то сероватой землистости. Глаза, глубоко посаженные, были мутными и настороженными, а седые волосы туго стянуты платком. Дверь открылась чуть шире, и я увидел, что женщина одета в старое, застиранное хлопчатобумажное платье, с заплатой на подоле. Я мгновенно понял — это мать Люсии. Лицо очень похожее — такой же подбородок, скулы.

— Что вам нужно, юноша? — спросила она, её голос был хриплым, будто она долго не разговаривала. В её взгляде сквозила подозрительность, привычная для обитателей этих трущоб. Меня не узнала. Моя новая одежда, видимо, сбивала с толку.

— Добрый день, сеньора, — ответил я, стараясь говорить спокойно — Я… я Луис. Мы с Люсией работаем у сеньора Альвареса. Пришёл проведать её. Она… она вчера плохо себя чувствовала. Я принёс лекарства.

На лице женщины мелькнуло что-то похожее на узнавание. Её глаза, до этого настороженные, слегка расширились. Она явно вспомнила худого, заикающегося парня из аптеки.

— Луис? — пробормотала она, и в её голосе появилась тёплая нотка, смешанная с удивлением. — Как ты вырос! Ты… ты так изменился. Я тебя и не признала.

Она приоткрыла дверь шире, приглашая войти. Я шагнул внутрь, и меня тут же обволокло запахом старого жилья, смешанным с ароматом горячей фасоли и чего-то сладкого. Внутри было так же тесно и бедно, как в моей бывшей лачуге. Одна комната, разделённая пополам натянутой простынёй, служившей ширмой. Вторая была спальней с двумя кроватями. На одной кто-то лежал.

— Лусия! К тебе Луис пришёл. Из аптеки.

Позвала она тихо и нежно, будто боялась повредить громким звуком.

Простыня слегка зашевелилась, и через мгновение из-за неё появилась Люсия. Увидев меня, она поправила ворот ночной сорочки. Её волосы были распущены, и это придавало ей более уязвимый, домашний вид. Лицо… на левой щеке расплывался синяк, окрашенный в оттенки тёмно-синего и жёлтого, а под глазом виднелась припухлость. Губа была разбита, и вокруг неё уже образовывалась