Потешный полк - Денис Старый

Только пока ещё не учли бояре того, что я нашёл очень действенный механизм взаимоотношений с царём Петром Алексеевичем. Это только кажется, что все продумано, что бояре взяли и договорились о чем-то важном. И все исполнилось.

Между тем, государь может такую истерику закатить, чтобы вернули ему любимого наставника, что мало не покажется. Остается только немного царя к этому подвести. А еще на ближайших уроках мне нужно быть настолько интересным, интригующим и основательным, чтобы государь спал и видел наши занятия.

К примеру, я уже распорядился двум десяткам стрельцов прибыть завтра в Кремль, чтобы наглядно еще раз повторять основные принципы тактики линейного строя. Хочу еще попробовать объяснить преимущество «косого» строя, при помощи которого в будущем Фридрих Великий одерживал свои самые значительные победы

В таком случае намного проще будет вернуть меня государю, чтобы царские истерики сильно не портили складывающуюся политическую игру между боярами.

Вот только даже и Ромодановскому, к которому я испытываю чуть больше доверия, чем ноль, о своих гарантиях я рассказывать не стану. Увлеклись бояре противостоянием, но не видят, что возле государя творится. А ведь в силу войдет будущий император… Думаю, что они это поймут пораньше, чем совершеннолетие или ранняя женитьба.

Пауза затягивалась. Григорий Григорьевич буравил меня взглядом. Пой посыл, что я не служка, ему явно не по нраву пришелся. Все тут слуги, и только бояре — слуги государя. А остальные слуги для бояр. Такая иерархия, которую я нарушаю своими заявлениями.

— А ежели ты самовольный, так отчего же мне своё серебро тратить на подкуп иных бояр? — спросил Ромодановский. — Трать свое. Есть же у тебя в достатке ефимок?

— Григорий Григорьевич, по первое, тебе самому сие нужно. Али не ведаю я, что с Василием Васильевичем Голицыным у вас добрый торг шёл? Али не разумею я, что Нарышкины удумали зажимать иных бояр своей властью… — отвечал я.

Доводы на самом деле были так себе. Ну и поторговаться же нужно было. Если нет чего-то существенного, то можно раздавать и «значительное до размеров большого».

Вместе с тем действительно прав был Ромодановский. Если я хочу быть самостоятельной фигурой или хотя бы иметь достаточно признаков своей воли, то мне необходимо как минимум за себя в ресторане платить.

Про ресторан я, конечно, образно.

— Сколько серебра нужно, кабы подкупить половину из бояр? — напрямую спросил я.

— Не все бояре стоят так дёшево, что их можно купить. Уступки нужны, назначения… — Ромодановский посмотрел на меня весёлым, хитрым взглядом, будто бы постиг какую-то истину и безмерно этому счастлив. — А ты повлияй на то, кабы я стал головой всех стрельцов.

— Как это сделать? — подобрался я.

На самом деле, чтобы именно Ромодановский командовал стрелецким войском, для меня это было самое лучшее решение и выход.

— Так пущай Васька Голицын, али ещё кто из бунтарей, поведает, что убоялись меня, — сказал Ромодановский. — Вот кабы я был головой стрелецкого войска, так и не было бы ничего.

На мой взгляд это было слишком прямолинейно и как-то… по-детски что ли. Мол, одна банда подростков не хотела связываться с другой бандой, потому как там среди бойцов есть грозный воин.

А может быть, действительно, не всегда нужно искать сложности и ещё больше погружаться и учитывать специфику нынешнего времени. Если кого боятся, значит, явно уважают и, значит, можно за этим человеком спрятаться.

А разве в будущем не так? Да нет же. Именно так, лидеров боятся. И то, что возможно при слабом лидере, недопустимо при сильном, пусть они и занимают одно и тоже положение. Лишь только прячутся за многими условностями и нагромождениями.

— Всё как скажешь, так и сделаю, — сказал я, подумав, добавил: — Еще соберу челобитную от всех стрельцов. Пусть они тебя просят быть головою над ними. Ну и ты мне чинить преград не станешь.

— Вот же… Говорю с тобой и в толк никак не возьму… Ты откель такой взялся? — усмехнулся Ромодановский. — Согласный я.

— И я согласен.

Легко соглашаться, когда делать будешь то, что и так собирался.

— А насчёт серебра… полтысячи ефимок хватит? — спросил я, ввергая Ромодановского в недоумение.

— Это ж сколько ты взял с усадьбы моей? Приказчик мог пятнадцать долей отдавал. Там столько не было, — удивился и даже несколько с угрозой задал вопрос Григорий Григорьевич.

— Сильно меньше взял от тебя, боярин. А потерял там сильно больше. Когда твоё добро и твоего родича спасали, добрых стрельцов, товарищей своих я потерял, — дозированно добавляя металл в свой голос, говорил я.

Тут бы ещё не перегнуть палку, не задеть боярский гонор Ромодановского.

В целом мы с ним решили. И этому обстоятельству я был безмерно рад. Я ещё сильно хотел пойти на контакт с Одоевскими. Что-то они лихо начали вокруг себя собирать «беглецов» — тех бояр, которые покинули Москву в преддверии бунта.

У меня есть показания на некоторых из бояр, из числа тех, что вернулись уже через день после неудавшегося штурма Кремля. Причём нисколько не поддельные. Почитай, что треть из беглецов высказывали своё одобрение в нелёгком деле, как оказалось, свержения Петра Алексеевича Романова. Они не высказывали своего желания видеть на престоле Софью, но все говорил в пользу Ивана Алексеевича.

Думаю будет достаточно, чтобы анонимно припугнуть таких деятелей, дабы они хором пели в защиту тех решений, что мной уже приняты, реализацией которых я прямо сейчас занимаюсь. Ну а не анонимно… Так разворочу выводами Следственной комиссии боярское болото так, что пищать еще станут, упыри. Дали такой инструмент в мои руки!

— Добрый конь. Видал я этого коня, — когда по моему жесту конюх подвёл великолепного жеребца, Ромодановский даже забыл уходить.

— Да вот… один болезный подарил. Ну и ему, хворому да духом сломленному, ни к чему такие кони. Подобный зверь слабого хозяина не примет, — сказал я, используя огромное количество намёков.

Получилось, что я рассказал и про Хованского, что он, дескать, не помер. А ещё, что сам себя считаю сильным, что означало к бою готовым.

Тут бы ещё мне лихо вскочить на коня и отправиться на выезд, за конюшню, на круг, чтобы учиться ездить. Но, конечно, такой воин, как Ромодановский, раскусил бы мою немощь, как наездника. Учиться мне еще и