Исповедь киборга - Эдуард Сероусов

нейротоксина NT-47. Знаю, что когда я отказался выполнить ваш приказ ликвидировать выживших свидетелей, Денис застрелил женщину с детьми, а меня подвергли процедуре модификации памяти.

Лицо Соколова окаменело, но в глазах промелькнуло что-то похожее на удивление.

– Ты не должен помнить это, – сказал он после паузы. – «Мнемозина» стёрла эти воспоминания.

– Не стёрла, а модифицировала, – поправил Алексей. – Создала несколько конфликтующих версий. Но истина имеет свойство пробиваться сквозь любые блоки.

Соколов откинулся на сиденье, не сводя глаз с Алексея.

– Ты не на официальной миссии, – произнёс он утвердительно. – Ты действительно скомпрометирован. Или вышел из-под контроля. Что тебе нужно от меня?

– Информация, – ответил Алексей. – О проекте «Прометей», о других операторах, о системе «Кукловод». И доступ к защищённой сети «НейроТех».

– Зачем?

– Чтобы освободить себя и других от контроля. Чтобы остановить то, что они с нами сделали.

Соколов усмехнулся, но в его смехе не было веселья.

– Освободить? Ты действительно веришь, что можешь быть свободным после всего, что они внедрили в твой мозг? После всего, что заставили тебя сделать?

– А вы верите, что можете? – парировал Алексей. – Или вас устраивает роль марионетки, выполняющей приказы, даже если они включают убийство невинных?

Лицо Соколова дрогнуло, и на мгновение Алексей увидел в его глазах что-то похожее на боль.

– Ты не понимаешь, Северов. Мы все марионетки. Разница лишь в длине нитей. У некоторых они короче, у других – длиннее. Но в конечном счёте, мы все танцуем под чужую музыку.

– Не обязательно, – возразил Алексей. – Связь с «Кукловодом» может быть разорвана. Импланты могут быть перепрограммированы для работы в автономном режиме, без внешнего контроля.

– И кто тебе это сказал? – поднял бровь Соколов. – Васильева? Новиков? Они сами создали эту систему. Они знают, что полное освобождение невозможно.

Алексей внимательно наблюдал за Соколовым. Откуда он знал о Васильевой и Новикове? Догадался или имел информацию?

– Может быть, полное освобождение невозможно, – согласился Алексей. – Но выбор возможен. Право решать самому, кем быть и что делать.

Соколов долго смотрел на него, затем неожиданно рассмеялся – на этот раз искренне, хотя и горько.

– Ты всегда был особенным, Северов. С самого начала. Они никак не могли понять, почему ты сопротивляешься программированию сильнее остальных. Почему продолжаешь задавать вопросы, даже когда тебя заставляли забыть их.

Он покачал головой.

– Знаешь, я почти завидую тебе. Этой… целостности, которую ты каким-то образом сохраняешь. Я давно перестал понимать, где заканчиваются приказы и начинаюсь я сам.

– Тогда помогите мне, – сказал Алексей. – Помогите остановить их. Дайте мне доступ к сети.

Соколов задумчиво посмотрел на приборную панель автомобиля.

– Ты не представляешь, во что ввязываешься. «НейроТех» – это не просто корпорация. Это государство в государстве. У них есть ресурсы, влияние, армия из таких, как мы. И они не остановятся, пока не вернут тебя под контроль или не уничтожат.

– Я знаю риски, – ответил Алексей. – Но я не могу просто вернуться к роли оружия в их руках. Не после того, что узнал.

Соколов вздохнул и достал из внутреннего кармана небольшое устройство, похожее на продвинутый идентификационный ключ.

– Это даст тебе доступ к моему разделу сети. Уровень «Альфа-6» – достаточно высокий, чтобы видеть большинство файлов по «Прометею», но не админский.

Алексей потянулся к устройству, но Соколов не спешил отдавать его.

– Я хочу знать, что ты планируешь сделать. Конкретно.

– Стабилизировать свои импланты в автономном режиме, – ответил Алексей. – После разрыва связи с «Кукловодом» они начали деградировать. Без перепрограммирования я столкнусь с неврологическим кризисом в течение нескольких дней.

Соколов кивнул.

– Логично. Системы «Химеры» и «Прометея» не рассчитаны на длительную автономную работу. Они требуют регулярной синхронизации и обновления.

– Вы испытываете те же проблемы? – спросил Алексей.

– В меньшей степени, – ответил Соколов. – Мои импланты первого поколения, более примитивные и менее интегрированные с нейронной системой. Но да, без регулярного обслуживания они тоже начинают сбоить. Отсюда мои визиты в клинику.

Он наконец протянул устройство Алексею.

– Когда ты воспользуешься этим, они узнают. Система зафиксирует необычный доступ и поднимет тревогу. У тебя будет максимум полчаса, прежде чем они локализуют источник.

– Я учту это, – Алексей взял ключ и спрятал его во внутренний карман. – Спасибо, капитан.

Соколов покачал головой.

– Не благодари меня. Я делаю это не из альтруизма. Просто хочу увидеть, что произойдёт. Смогут ли они удержать контроль, когда один из их лучших активов восстаёт против системы.

Он посмотрел прямо в глаза Алексею.

– И ещё кое-что. Информация, которую ты не найдёшь в системе, даже с этим доступом. О деревне Аль-Рашид и о том, что случилось после.

– Я слушаю.

– Когда ты отказался выполнить приказ и мы вернулись на базу, полковник Громов был в ярости, – начал Соколов, глядя куда-то мимо Алексея, словно видя прошлое. – Он хотел немедленно отправить тебя на переработку – полную перезагрузку имплантов и стирание личности. Но доктор Васильева убедила его, что твой случай представляет научный интерес. Что твоё сопротивление программированию может быть использовано для создания более совершенной версии системы контроля.

Он сделал паузу.

– Так родился «Прометей» – проект по созданию агентов с полностью программируемой личностью, без остаточного самосознания, которое могло бы сопротивляться. И ты был первым. Пациент Ноль.

– Но я сохранил самосознание, – заметил Алексей. – Несмотря на все их усилия.

– Да, и это сводило Громова с ума, – кивнул Соколов. – Он считал тебя личным оскорблением, доказательством несовершенства его системы. Поэтому тебя использовали чаще других, подвергали более интенсивному программированию, посылали на самые грязные миссии.

Соколов достал сигарету и закурил, не обращая внимания на запрет курения в автомобиле.

– Знаешь, что произошло с остальными из нашего отряда? После Аль-Рашида?

– Нет, – ответил Алексей. – В моих воспоминаниях есть только обрывки.

– Денис умер через месяц после операции, – сказал Соколов. – Официально – несчастный случай во время тренировки. На самом деле – его импланты дали критический сбой. Психологическое отторжение, как они это называют. Его разум не смог интегрировать то, что он сделал в деревне, с тем, кем он себя считал.

Он выпустил струю дыма.

– Остальные были распределены по разным проектам. Никто из них не попал в «Прометей» – их нейропрофили показывали слишком высокий риск сопротивления. Они остались в «Химере», с более примитивным, но надёжным контролем.

Алексей обдумывал услышанное. Это заполняло ещё один пробел в его фрагментированном прошлом.

– А вы, капитан? Почему вы остались лояльным системе, несмотря на всё это?

Соколов горько усмехнулся.

– Кто сказал, что я лоялен? Я просто выжидаю. Собираю информацию. Готовлюсь к моменту, когда смогу нанести максимальный ущерб.

Он затянулся сигаретой.

– Я не такой идеалист, как ты, Северов. Не верю, что можно освободиться