Темная сторона - Майк Гелприн

да? Он и не должен, не может знать. Иначе его повязали бы на первом же сеансе ментоскопии. Он живет себе, как все: кушает, пьет, дышит. И даже не подозревает, что оставляет за горбом жмуров. Для того, чтобы человек превратился в снаффера, его надо «включить». Дать сделать дело, взять память, а потом «выключить».

– Ерунда какая-то, – растерянно проговорил Вадим. – Как можно включить и выключить человека?

– Обычного – никак, да. Но есть такие, которых можно. Лунатики. Те, что живут во сне. Когда такого выключают, он не помнит, что в этом сне творил.

– Тогда получается, – озадаченно проговорил Вадим, – что убить мог любой из нас? Любой из четверых, включая покойного? И я в том числе? Получается…

Я не дослушала, потому что в этот миг поняла, кто убил. «Как Карлсон, только без мотора», – явственно вспомнила я слова Алика. В детстве расхаживал по крышам по ночам. Страдал лунатизмом. Это он. Хохмач и весельчак Алик. Проснулся ночью, и…

– Это не ты, – поспешно прервала я Вадима. – Ты не лунатик. Мы с Норой бы знали.

– Расслабься, кацо, – Гиви усмехнулся, похлопал Вадима по плечу. – Ты убить никак не мог, да. Извини, дорогой, – для убийцы ты хиловат. Не хватило б силенок. Теперь иди, дорогой, ступай.

«Евкуров Александр Муратович, – на память зачитала я анкету из материалов уголовного дела. – Тридцать четыре года, ингуш, холост, бездетен, по профессии врач-анестезиолог».

– Алик в детстве страдал приступами сомнамбулизма. Это он убил.

Гиви поглядел на меня внимательно, строго, с прищуром. Долго молчал, потом буркнул сердито:

– Не сходится. Не срастается, да. Зачем ему убивать?

– Как зачем? – опешила я. – Он же лунатик, сомнамбула. Снаффер!

– Да? И давно он, по-твоему, стал снаффером?

– Не знаю, – я растерялась. – Какая разница?

– Есть разница, Дарико, – твердо сказал Гиви. – Есть. Во-первых, у него просто не хватило бы времени. Добраться до дома, заснуть, проснуться, одеться. Во-вторых, зачем ему убивать именно твою сестру с ребенком? И в-третьих, кто, по-твоему, его «включал»? Кто доставлял на место? Кто память забирал? Снафферы – товар штучный, да. В бизнесе они наперечет. А этого твоего Алика никто не знает.

– Но может же быть, – не сдавалась я. – Может же быть как-то по-другому? Заснул, например, в машине, снаффери или его подручный сел за руль. Привез. Не этот твой знакомец, другой какой-нибудь снаффери.

– Не выдумывай, дорогая, – нахмурился Гиви. – Не сочиняй, да. Тут все не так было. Не так, по-другому. Это, как говорят менты, ложный след.

– Где же тогда настоящий?

– Не знаю, да. На него мы еще не вышли.

– Послушайте, это не ваше дело, – Кирилл перевел взгляд с меня на Гиви и вновь на меня. – Абсолютно не ваше. Мои отношения с Норой касаются только нас двоих. Касались, – поправился он, понурившись. – К делу они не имеют ни малейшего отношения. Все на этом. Я пойду.

– Ошибаешься, кацо, – нехорошо ухмыльнулся Гиви. – Никуда ты не пойдешь.

Они вскочили на ноги одновременно. Рослый, плечистый Кирилл и коренастый, приземистый Гиви.

– Ты, что ли, помешаешь, чучмек?

Гиви осклабился, пригнулся, отступил на шаг. Выкидной нож порскнул из рукава в ладонь. С коротким щелчком вынырнуло из рукояти лезвие.

– Дернешься – завалю.

Секунду-другую Кирилл оторопело смотрел на нож. Затем грузно опустился в кресло.

– Хороший у тебя дружок, Даша, – язвительно сказал он. – С бандюком связалась?

– Всё не с убийцей, – парировала я.

– Послушайте, вы! Я не убивал! Ясно вам?! Я любил ее. С того самого дня, как впервые встретил. С первого взгляда. Это я привел Нору в нашу компанию, я познакомил ее с остальными. Мы крепко дружили тогда, все четверо. Но я был нищим, ишачил на разгрузке вагонов после занятий, чтобы прокормиться. А Вадик, он… Хилый, неуверенный в себе, психически неуравновешенный. Но квартира, крутая тачка, деньги без счета. Кто ж знал?

– Ты ревновал ее и поэтому убил, да? – Гиви упрятал нож обратно в рукав и уселся. – Не мог больше терпеть? И свою дочь заодно зарезал?

– Что? – Кирилл вскочил на ноги вновь. – Что ты сейчас сказал?

– Что слышал, – Гиви остался сидеть, вальяжно закинув ногу на ногу. – Или по-русски не разумеешь? Кто тогда из нас чучмек?

– Извини. С чего ты взял, что Марина была моей дочерью?

– Это не я взял. Это Фарид ей сказал, – кивнул на меня Гиви. – А ты, получается, ни сном ни духом? Завалил женщину с ребенком, и…

– Какого черта ты решил, что это я?!

– А больше некому, – пояснила я вместо Гиви. – Обычная дедукция. Осталось узнать, как ты это проделал. И почему.

Кирилл набычился, побагровел.

– Вы психи, – сказал он. – Вы оба – настоящие психи. Повторяю: я не убивал. Мы с Норой любили друг друга. Она собиралась уйти от Вадика ко мне. Много раз обещала, когда я встал на ноги, только раз за разом откладывала, боялась его ранить.

Мы с Гиви переглянулись.

– Я так и думал, – обронил он. – И муж, конечно, ничего не знал?

– Не знал. Он ни о чем не догадывался.

– А ты, значит, – бросил Гиви презрительно, – прикидывался ему другом, а сам его жену втихаря барал. Хороший друг, настоящий. Пошел вон! Вон, я сказал! Хотя постой, я тебя провожу. Есть у нас с тобой еще одно дело. Не волнуйся, резать не стану, – он тряхнул рукой, выкидной нож заскользил по столешнице. – Пойдем. Побудь пока здесь, Дарико, скоро вернусь.

Он не вернулся. Ни скоро, ни вообще. Я прождала его всю ночь, весь следующий день и еще ночь, но он не пришел. Вместо него наутро пришел жилистый, наголо бритый мужик с татуированными перстнями пальцами.

– Я Гвоздь, – сказал он с порога. – Меня послал Шах. Гиви больше нет. Его убили. Зарезали. Ты его маруха?

У меня закружилась голова. Я вцепилась пальцами в край столешницы, чтобы не упасть.

– Невеста, – выдохнула я. – Кто? Кто его? Кирилл?

Бритый покрутил головой.

– Кирилл это тот красавчик-качок? Нет, не он. Его тоже завалили, вместе с Гиви. На аллее в парке. Не знаем пока кто. Но узнаем. Из-под земли гадов выроем. Это тебе, – бросил он на стол перетянутую резинкой стопку стодолларовых купюр, – от Шаха. Если что, вот его телефон, звони.

– Кто это Шах? – выдавила из себя я. – Снаффери?

Бритый досадливо крякнул.

– Дура. Не говори больше так. Все, бывай.

Я долго сидела молча. Потом поднялась. Я поняла. Я знала теперь, кто убийца.