Седьмая сестра - Надежда Викторовна Ожигина

Я вылетела на задворки театра «Фиона», в котором выступал квартет.

Удивилась царящей вокруг темноте, безлюдию и беззвучию.

Маленький садик за ажурной оградой, неподалеку шумная улица. Еще не так поздно, подумаешь, девять, должны быть сумерки и движуха!

Но вокруг давила запредельной тишью мрачная безлунная ночь.

Она сковала меня, обхватила за шею, затянулась удавкой на горле.

Я пыталась хрипеть:

– Ленка, ты где? – но вышло так глухо и стремно, что я сама испугалась.

Глубокая тьма спутала ноги, остановила дыхание. Я в ней увязла, как в тоскливом болоте, без возможности вырваться на свободу. Черные нити протянулись ко мне, обмотали коконом, удержали. Как будто я купила билет и заняла законное место. Козырное место в первом ряду – самое дорогое в театре.

Потом темноту взорвал свет. Такой яркий, что заслезились глаза, а когда удалось проморгаться, я увидела летнюю сцену в саду и в круге прожектора под навесом – Элен в разорванном платье. Подруга лежала на деревянном настиле, разрисованном алыми знаками. Пахло кровью и по́том, воздух полнился криком, прорвавшим заслон тишины.

Над телом Ленки нависла тварь, вобравшая в себя боль и ужас внезапной безлунной ночи. Тварь вскинула руку с кривыми пальцами и длинными, как ножи, когтями. Ударила в грудь Элен, пробивая кожу и ребра. Стиснула полумертвое сердце. Безжалостно вырвала прочь из груди.

Я услышала легкий хрип, с которым из подруги ушла нежизнь. И завизжала, неожиданно громко, кромсая ультразвуком чернильную ночь.

2

Тело подруги детства билось в последней агонии, я рвала связки в отчаянном визге и продиралась сквозь мглу – вопреки рассудку не обратно в театр, а на помощь погибшей лярве, все еще надеясь кого-то спасти.

Тень сжимала в когтистой лапе пульсирующее сердце Элен – перекошенное, уплотнившееся, истекающее лиловой кровью.

Над летней сценой театра струился едва различимый шепот, летели слова заклятия на неведомом мне языке. Сердце трепетало, знаки алели, заклинания разрывали воздух. Но я слышала: что-то пошло не так! В жертвоприношение закралась ошибка, лишая ритуал нужной гармонии. Некто забирал силу лярвы, а она оказалась невелика.

Тень склонилась над вскрытым телом, внимательно всмотрелась в лицо, ткнула когтем в стекленеющий глаз Элен. Тот вытек, словно гной из нарыва.

Тогда страшная тварь обернулась и погрозила мне скрюченным пальцем.

Черные нити наконец порвались, ночь отпустила и меня, и время. Тень брезгливо отпихнула тело Элен и спрыгнула со сцены ко мне. Почти в тот же миг я ощутила свободу и по инерции побежала вперед, на сцену, на помощь Ленке.

Чем я могла ей помочь? Почему не спешила в обратную сторону, от тени и жутких когтей, нацеленных теперь на меня?

– Отдай! – Тихий шепот добил мой разум, и так заглохший от кровавых ужасов. – Отдай его мне и живи спокойно!

«Амулет! – догадалась я и вскарабкалась на помост. – Ему нужен амулет звезды!»

Да я бы с радостью отдала, честное слово, я ведь не дура! Не героиня романа, готовая сражаться за последний дар безвременно погибшей подруги!

Вот только снять звезду не могла – она уже приклеилась, проросла. Без помощи Элен мне даже цепочку не удалось ни расстегнуть, ни порвать. Дар лярвы впитался куда-то под кожу, и серебро заструилось в крови, поражая изнутри вены, оплетая кружевом сердце.

При мысли, что тень меня схватит, кинет на доски рядом с Элен и повторит обряд, я едва не теряла сознание. Подползла к подруге на четвереньках, затрясла в припадке коченеющий труп, требуя чуда от мертвой:

– Ты и так неживая, Элен. Вставай! Вытащи нас из ада!

Ленка пялилась на меня полным ужаса уцелевшим глазом.

– Отдай! – повторила тень, устремляясь к возвышению летней сцены.

Рунические знаки вновь загорелись, полыхнули алым, взрезали вены. Кровь хлынула на доски из-под браслета, заполняя невидимые борозды, выводя четкий огненный круг, будто лазером прожигая сцену. Тварь взвыла с каким-то глубинным отчаянием, явно теряя добычу. Прыгнула в огонь, сдирая когтями нарисованные на помосте руны.

Я не могла шевельнуться: боль перекрутила все тело, выжимая меня как белье перед сушкой. Я свернулась калачиком в центре круга, истекая кровью на радость Изнанке. Даже молиться не получалось, никак не вспоминалось, кому и зачем.

Моя смерть нависла надо мной в раздумье, гадая, как подступиться.

И я не слышала ее музыки. Беззвучие – истинная смерть мироздания.

«Забери амулет! – умоляла я, не в силах сказать ни слова. – Он мне не нужен, бери! Только спаси от боли!»

В бреду почему-то казалось, что тварь пытается мне помочь.

Но звезда уже растекалась по венам жидким серебряным пламенем. Чтобы вытащить, нужно вырвать сердце. Да пожалуйста, только скорее!

Черная рука с кривыми пальцами легко коснулась моей груди…

В окружающем мраке вдруг что-то вспыхнуло, в уши прорвался звон. Я увидела карту, одну, вторую, десятку червей и бубновую даму. Карты сияли, звенели, восьмерка крестей взрезала мантию, скрывавшую убийцу Элен. Пиковую двойку тень отразила, отправив обратно хозяину, вскинула руки к навесу – и одинокий прожектор погас, погружая садик в кромешный мрак, объявляя финал затянувшейся пьесы.

– Аля! – хрипло позвал курсант, вновь рассыпая карты. Не как оружие – как фонари. – Аля, где ты? Жива?

– Не очень, – честно призналась я. – Больно, Даня, спаси меня…

– Тебя ранили? – Он прорвался ко мне, вскрыв колодой чернильную пакость вокруг. – Аля, держись, я сейчас. Я отвезу тебя к доктору Павлову…

– Здесь тело Элен и какие-то знаки!

– Все потом. Сначала спасаю живых.

Курсант подхватил меня на руки, понес прочь из сада в неверном сиянии пламенеющей смертоносной колоды. Удивительно, но кофр со скрипкой так и болтался у меня за спиной. Я даже шопер не потеряла, когда корчилась на сцене от боли! Поразительная цепкость рук. И беспримерная жадность. Не пропадать же концертному платью! Новое, всего раз надела!

– Алька! – шептал обеспокоенный Обухов. – Девочка, у тебя кровь на руке. Вот платок, завяжи, где поранилась.

Я не знала где, не хотела искать. Я пригрелась в объятьях курсанта и загнанно дышала в ключицу. Куда он меня тащил? Зачем? Тоже байк? Совсем как у Грига…

Обухов завел мотоцикл, подсадил меня на сиденье, отобрал футляр, перекинул за плечи. Сам сел сзади, укрыл кольцом рук и полами широкой куртки. Я спрятала лицо у него на груди и отчаянно мечтала проснуться. Но кошмар не хотел отпускать.

Потому что мы не просто поехали, мы рванули с отчаянным взвизгом колес, спасаясь от черных нитей и юрких настырных теней, бегущих за нами по