Седьмая сестра - Надежда Викторовна Ожигина

тебя доберутся, Воронцов и его ненаглядная. Однажды предъявят счет, и Григ вырвет у тебя из-под ребер сердце, как вырвали его у меня. Вот тогда мы вновь встретимся, Аля. Здесь, у синего моря забвения. Но захочу ли я столько ждать?

Только теперь я заметила, что в груди у Элен дыра и платье залито темной кровью, мертво-сизой, неприятной на вид. Из-под ткани прорываются обломки ребер, скалятся щербатой улыбкой. А в воздухе остро пахнет грозой, и звуки вокруг потеряли гармонию.

Из моих ушей и ноздрей тонкими струйками стекло серебро, что-то загорелось внутри, засаднило, согнуло в приступе кашля.

Из синего-синего моря, из влажной искристой глубины, вдруг вынырнул изящный блондин с ослепительно-голубыми глазами, взлетел над водой, заспешил к обрыву и протянул руки к Элен.

– Вот и ты, моя королева! Как долго я ждал! Принесла звезду?

Ленка лукаво улыбнулась в ответ и пнула меня ногой, заставляя шатнуться к самому краю – угощеньем былому любовнику. Засохшим куском пресловутого торта, с которым никак не могла расстаться.

В этом был ее мерзкий план: заставить меня бросить дом и друзей, променять талант и мечты на убогую халтуру за рюмку вина. Сломать без жалости, без сантиментов. Заманить на черноморское побережье, в то самое место, где встретилась с суженым. Доставить ему и звезду, и пищу.

Блондин, прекрасный и светлый, как пар над водой в предрассветный час, смотрел на Элен с обожанием. Жертва возложена на алтарь, свечи зажжены, ножи заточены.

Но я уже не была едой.

Из запястья прорастали колючие стебли, а в жилах струился серебром амулет, расплавившийся в жаркой крови. О такую, как я, обломают зубы исподы покруче двух мерзких лярв, больше ни на что не способных!

И все же было противно и больно от того, что даже в посмертии Ленка меня предала. Она просто хотела выжить и не видела другого пути. Изувечила нашу дружбу, вывернула меня наизнанку, но как же легко себя оправдала! Так горько, что слюна становится ядом и проедает нутро!

Я зажмурилась и плюнула в Ленку, возвращая подаренную отраву. Лярва зашипела от боли и злости, а я ударила подругу детства, хлестнула стеблями в тот самый миг, когда закатное солнце рухнуло в бездну воды. Его свет излился багряной кровью под ноги обольстительному исподу, зависшему над поверхностью моря. Небо нахмурилось, потемнело, окрасилось в тотал блек. Мгновение – и обрыв перед нами, и море внизу, и штрихи кипарисов сбрызнуло соком взошедшей луны, едким, густым, лимонным.

Вода под блондином вдруг всколыхнулась, зазвенела виртуозным стаккато звезд. Мелькнула спина неведомой твари, длинной сверкающей чешуей, с гибким хребтом, украшенным гребнем.

«Морской змей? Или дракон? – удивилась я, упираясь ногами в острые камни обрыва. – Откуда бы в наших морях?»

В памяти всплыл, как медуза со дна, солнечный день на Поклонной горе. Лешка, тычущий указательным пальцем в фигуру мощного змея, порубленного, как колбаса. «Зачем Георгий Победоносец, – смеется захмелевший от пива Лешка, – издевается над трупом дракона? Зверь валяется без башки, а в него тычут палкой и топчут копытами! Между прочим, реликтовый вид. О, гляди какой птеродактиль!»

В Лешкиных словах был здравый смысл, но жгучий стыд за его поведение приглушал доводы разума. Нельзя так вести себя в парке Победы!

А теперь невероятная масса воды закручивалась в водоворот, множащий лунные искры, ранившие испода-лярву осколками внеземных витражей. И стучало в голове: дракон! Все говорят, что святой Георгий в древности победил дракона! Но на многих иконах монстр – с гибким чешуйчатым телом, свитым в тугие кольца. Опасный летающий змей, от которого спасали Москву. Не его ли потомок в данный момент взбивает море в соленую пену?

Из воды поднялись острые струи, пронзили насквозь тело блондина – шею, легкие, печень и сердце. Закричали в унисон сразу двое: испод – от боли, Элен – от ужаса. А потом их, как пятна, отстирали с Изнанки. Насовсем. Без права перерождения.

Снова запахло магнолией, кипарисами и можжевельником. Оглушили треском цикады, звезды проступили на нотном стане, зарождая мелодию космоса.

Все будет так, как и должно было быть. Даже если будет наоборот.

Не жалей о подруге, она давно умерла, а оболочка сгнила и распалась. Прах к праху, гниль к гнили – таков исход.

– Вкус-с-сно! – услышала я легкий шелест, не ушами, а внутренним исподним слухом, к которому привыкла с детства. – С-с-сладкие твари, с-с-сочные. Обожаю души с гнильцой!

Над поверхностью помрачневшего моря проявилась рогатая голова, зашевелила ноздрями, втягивая влажный соленый воздух. Дракон вынырнул из глубины, поднялся вертикально над хлестнувшими волнами, слегка изгибаясь могучим телом. Посмотрел на меня глазами-звездами, пригвоздил к месту кратким взмахом ресниц.

Он был утонченно красив, привораживал извивами тела, заплетал кольцами длинный хвост, увенчанный костяной пикой, острой, словно клинок. Нефритовая чешуя на брюхе сменялась антрацитовой ближе к хребту, вбирала в себя лунный свет и рождала зеленоватые всполохи. Я упала на колени перед драконом и утонула в волшебной музыке, порожденной его полетом, переплетением черных колец, ровным стуком звериного сердца, гулом крови под чешуей. Смотрела в пылающие глаза и блуждала средь звезд, обернувшись кометой.

– Вот оно что, интерес-с-сно, – вновь послышалось в шуме прибоя. – Так далеко и так близко, придется ждать полной с-с-силы! Ты звенишь, как бяньцин, и течешь серебром, но не ты нужна мне, глупая девочка, верящая в добро. Мне нужны вос-с-семь звезд. Я с-с-спас твою жизнь, теперь ты в долгу. С-с-сумеешь собрать все час-с-сти?

Черные розы вопреки моей воле угрожающе метнулись навстречу дракону и сгорели в лимонном пламени круглой и едкой луны. Дракон не заметил жалкой попытки освободить сознание.

– Я чувствую с-с-сталь. Бетон. И с-с-свист ветра под облаками. С-с-спасибо за подс-с-сказку, дитя. Возвращайс-с-ся в клетку под толщей земли. Я приду за тобой в финале.

Невероятный зверь улыбнулся, взмахнул усами, закрутился спиралью и нырнул в прохладную глубину, в переплетение бликов и волн.

Меня вырвало серебром и пеплом, оставшимся от стеблей.

Закрутило в вихре, швырнуло на нары в подземной тюрьме Бюро. Такие привычные жесткие нары, прям-таки дом родной, а не камера.

– Командор, Аля очнулась! – услышала я голос Данила. – Как себя чувствуешь, цветочек аленький?

С минуту я пыталась настроиться, прежде чем поняла: цветочек аленький – это я. Поздравляю, Данила Обухов, так мое имя никто не коверкал, ты безоговорочный лидер!

– Вы схватили убийцу Элен? – спросила я вместо приветствия.

Обухов жестом пригласил на выход.

Я помнила все, что случилось вчера. Как погибла Ленка – театрально, на сцене! Как Данила спас от неведомой жути. Помнила Грига и полет