Жена-беглянка. Ребенок для попаданки - Константин Фрес

Глава 21

От дома казначея я бежала с всех ног, словно за мной гнались.

Мне казалось, что вот-вот меня схватят и вытрясут душу вместе с деньгами.

Пара камней, что отдал мне казначей, жгли руки.

Ведь если меня с ними прихватят, то мало мне не покажется.

Но обошлось.

Рубины я спрятала в кошелек, к серебру.

И убрала кошель за пазуху.

Рыскающие по городу солдаты искали замарашку с корзинкой, а я была вполне себе добропорядочной горожанкой.

Немного поплутав по улицам города, я снова вышла к рынку.

И сердце мое радостно забилось.

В кармане моем брякали медяки, которые я заработала, продавая травы и те деньги, что мне дали за камень.

Ближе к сердцу лежал увесистый кошелек с серебром.

И его принесу Марте весь, целиком!

Вот она обрадуется!

А еще я планировала принести Марте съестных припасов, и кое-чего из утвари и одежды. И все это в руках не донесешь.

Во-первых, тяжело.

С тяжело груженой корзинкой я бы ковыляла до домика у ручья неделю.

Во-вторых, продукты могли б испортиться на летней жаре.

И молоко б скисло, и масло растаяло.

А в-третьих, меня все еще искали.

А значит, надо было бы замаскироваться.

У разных торговок купила я полотняных белых рубашек, подряд пять разных юбок из светлого нарядного льна, и одну синюю шерстяную.

Марте в самый раз будет. Она ведь вечно мерзнет.

У них же я прихватила и парочку теплых шалей, теплую кофту с длинными рукавами и высокий белый чепец. Полосатых чулок несколько пар взяла, да деревянных новеньких лакированных башмаков две пары. Старые-то совсем худые, того и гляди на ногах развалятся.

Да, было жарко.

Но я все равно все это на себя напялила.

Перевязалась шалями, покрепче прижав мешок с серебром к груди.

Все-таки, он был увесистый и оттягивал платье. Того и гляди вывалится.

А теперь я точно его не потеряю.

И из стройной девушки превратилась в бокастую дородную женщину.

Косы убрала под чепец.

Купленной свеклой нарисовала румянец на щеках.

У юркого мальчишки купила горсть лесных орехов и напихала за щеки.

Теперь меня б и родная мать не узнала.

В таком виде я почувствовала себя увереннее и поплыла по рынку спокойно, неспеша.

И первым же делом зашла в конные ряды.

Там присмотрела себе небольшую, но очень крепкую, добротную повозку, ладно сколоченную из хороших досок.

К ней купила и молодого упитанного осла, темно-серого, с белой звездой во лбу.

Продавец помог мне его впрячь в повозку, и я весело покатила по базару.

Пот градом катился у меня со лба.

Лицо мое с раздутыми орехами щеками было малиново-красным.

Я пыхтела и сопела, как морж.

Но когда проезжала мимо городской охраны, на меня никто и внимания не обратил.

Это ужасно развеселило меня.

Я подстегнула вожжами осла и решительно направилась к торговым рядам.

Торговаться до хрипоты мне понравилось.

Это было частью игры.

И, даю слово, я б и подралась, если нужно!

Торговки, нахваливающие свой товар, масло, сыры и молоко, охотно давали пробовать свои продукты, если ты им показывала серебряную монету.

Я выбрала головку самого желтого, самого ароматного сыра, горшок масла, и бутыль с жирным молоком.

У мельника купила мешок белой муки, самой дорогой и самой тонкой. Да еще мешок овса — осла вечером кормить надо.

У булочника взяла готовый каравай, еще горячий, с хрустящей румяной коркой.

Не удержалась, оторвала горбушку от дымящегося белого ноздреватого мякиша, выплюнула орехи и жадно съела свежий хлеб, спеша и давясь.

За всеми этими переживаниями не заметила, как проголодалась…

Добрый угольщик отгрузил мне мешок угля.

Мясник продал мне пару свежих тушек кроликов и жирную молоденькую ощипанную купочкку, завернутых в тонкий холст, и кольцо свежей свиной колбасы.

Шмат соленого с чесноком сала с тонкой шкуркой и копченый свежий сочный окорок взяла.

Мясо было розовым, сочащимся, солоноватым и мягким. А крепкая коричневая шкурка приятно пахла дымом.

В аптеке купила я частый гребешок из темного пахучего дерева да большой кусок мыла.

Хорошенько помыться после всех моих приключений не помешает.

Да и расчесаться тоже!

Взяла и я разных круп в холщовых мешочках, соли, и даже немного сахара.

Небольшой бочонок доброго красного сладкого вина — в хозяйстве сгодится.

Да и Марте чуток нагретого вечерком не повредит.

Купила лукошко яиц и немного свежих овощей с огородов.

И картофеля молодого, и капусты, и салата, и вязанку лука.

Пучок свечей и спички — чтоб было чем осветить дом.

Словом, всего, что было нужно в хозяйстве Марты.

Не забыла я и про постель.

Марта-то спала на тощем тюфяке, набитом соломой. А я и вовсе на досках.

Так что я заехала в лавку, прикупила светлого простого полотна, ниток, чтоб пошить новые тюфяки и набить их соломой.

В общем, из города я выезжала уморившись, правя тяжело груженой повозкой.

На все, про все я потратила три серебряных и несколько медяшек.

Да, купила я не все. Но в ближайшее время я думала снова приехать в город и пополнить наши запасы.

Трудолюбивый ослик стучал копытами по брусчатке, тянул тележку.

И никто на меня даже не взглянул, когда я проезжала через ворота.

Только усмехнулась.

Верно, солдаты ловили отчаянную особу! Дерзкую, с ловкими руками.

На что такие люди спускают свои деньги?

Уж точно не на мешок угля и не крупу.

Такие люди играют в карты, вино пьют без меры, да щупают чужие карманы.

Может, покупают себе какую-нибудь ненужную мелочь типа колец, сережек.

А не сена для осла.

Так что рачительную хозяйку вроде меня уж точно никто ни в чем дурном не заподозрил.

Хоть и на повозке, а дорога назад заняла так же много времени.

Потому что повозка была тяжело груженой, и осел устал.

Я спешилась и вела его в поводу.

И домой, к домику у ручья, я прибыла уже глубоким вечером, когда темнело.

Нашла марту по вою — оставшись одна, она с удовольствием предалась излюбленному занятию: реву.

— Ох, одна я, одна-а-а, — самозабвенно выла она где-то в темноте. — Пропала моя головушка!

— Да что ж ты будешь делать, — ругнулась я. — Это уже не плач от горя. Это плач из любви к искусству!

Услыхав скрип колес груженой тележки, Марта выть перестала и выскочила из домика.

В руке ее тускло горел старый закопченный фонарь.

Она близоруко щурилась, повыше поднимая свой чадящий фонарь, разглядывая мою повозку и меня.

А потом гаркнула