Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

Нона хотела знать, зачем она нужна Табаско.

– Ты старая и можешь доставать наркотики, – пояснил Чести, которому было двенадцать и который служил при Табаско лейтенантом, – ты живешь в Здании.

Никто не пал духом, когда Нона сказала, что ей не разрешают покупать наркотики. Дети приняли это стоически.

– А что такого в Здании? – спросила она.

– Оно запрещено, – ответил Чести. А Красавчик Руби добавил:

– Моя мама говорит, что, если тебя поймают в центре города или ты выстрелишь не в то окно, тебя отвезут в ваше Здание.

– Но ты же все время играешь в гараже, – сказала Нона, – я же сама видела. Это ты попал в машину огромным твердым шаром, после чего сигнализация орала три часа.

– Ну, – разумно ответил Красавчик Руби, – это же не Здание. Это гараж. Если сквозь стойки все видно, то не считается, что ты внутри.

– Покажи нам тайную комнату, где лежат тела расстрелянных в Здании, иначе ты нам больше не друг, – предложил Утророжденный, главный переговорщик банды.

– Я не могу, – сказала Нона в ужасе. – Я знаю только про шкаф в квартире, где бак с горячей водой.

Дети посовещались и решили, что это полная херня, недостаточно хорошо и не оправдало ожиданий. Но когда они обратились к Табаско, та просто сказала:

– Она разговаривает с Ангелом. Она присматривает за Лапшой.

Ангелом называли невзрачную, линялую, пыльноволосую девицу, которая приходила проводить уроки естествознания.

Почему ее называли Ангелом, неизвестно, но Табаско ее боготворила. Она очень нравилась всем детям, потому что была спокойна, беспристрастна и вела себя одинаково каждый день, но Табаско и, следовательно, все остальные были просто одержимы. Нона присматривала за собакой, знала ее имя и могла сообщить, какова на ощупь ее шерсть (очень приятная) и как пахнет у нее из пасти (ужасно). Также она выслушивала такие шедевры, как: «Была ли Лапша сегодня хорошей девочкой? Спасибо, Нона». В общем, Нона находилась на недосягаемой высоте.

Об Ангеле было известно немного. Где она жила, оставалось загадкой, а рабочий график Ноны не позволял проследить за учительницей естествознания, чтобы узнать, где она живет и чем занимается дома. Камилла забирала Нону каждый день после обеда, когда школа закрывалась из-за дневной жары, а урок естествознания проходил перед обедом.

В общем, все признавали, что ценность Ноны для детей минимальна. Она занимала очень низкое место в иерархии, определенно ниже Чести и Красавчика Руби и только чуть-чуть выше, чем Утророжденный. Единственным, кого Утророжденный превосходил по рангу, был семилетний мальчик по имени просто Кевин.

Это были их настоящие имена, даже Кевин, но никто так и не рассказал Ноне, почему Табаско так зовут. У нее не было родителей, поэтому спросить их она не могла. У других детей было тринадцать человек домочадцев, но на цифру сильно повлиял Утророжденный как обладатель пяти отцов: Старшего отца, Второго отца, Брата-отца, Младшего брата – отца и Нового отца. Гораздо важнее для Ноны казалось то, что у Красавчика Руби дома как раз родился новый ребенок, и иногда мама Руби приносила малышку в школу, и можно было посмотреть на маленькие ноготочки.

Нона объясняла все это Камилле, Пирре и иногда и Паламеду за ужином, обычно в надежде, что, если она будет говорить, никто не заметит, что она не ест. Все соглашались с тем, что школа приносит Ноне много радости, но обязательно подчеркивали, что ей не стоит покупать никому наркотики.

– Я не покупаю, – объяснила Нона. – Чести нашел кого-то еще для покупки наркотиков, так что мне не придется.

– Его правда зовут Чести? – уточнил Паламед.

Нона замялась:

– Ну, я это так слышу. Но его вообще нельзя назвать честным, он все время ужасно врет и меня пытается научить.

Ноне хотелось солгать, но она не знала, как запретить своему телу показывать правду. Сначала она торжественно ловила Чести на каждом вранье, пока он не отвел ее за навес для велосипедов и не сказал, что давал бы сигарету в неделю, если бы она перестала. Он лгал, но она видела, как много это для него значит, поэтому она перестала. Получив сигарету, она подсунула ее Пирре.

Почти все хорошее она узнала от Пирры, Паламеда и Камиллы, которых она любила и которым доверяла всю свою короткую жизнь. Но в те ранние дни, когда она еще не привыкла к жизни, школьники научили ее всему остальному. В основном новым словам, что всегда было интересно. Но еще они научили ее проводить время, ничего не делая.

Они превратили ничегонеделание в искусство: сидеть на корточках или слоняться без дела в парках под расколотыми деревьями, бегать как сумасшедшие при звуках выстрелов, бегать как сумасшедшие без всяких звуков – и угнаться за ними было непросто! – толкаться под навесом возле санитарных водоемов, таскаться туда, где никому не было до них дела, сражаться за клочки тени возле огромного кладбищенского холма, где кто-то выкопал все тела из потрескавшихся песка и бетона и сложил в огромную кучу, которая продолжала вонять. Одним из любимых укрытий была пыльная гора камней и арматуры на самом краю их части города – забираться туда приходилось осторожно, чтобы не напороться на кусок ржавого металла, и это значило, что Ноне нужно было быть вдвое осторожнее остальных. Там они сидели на втором этаже, открытом всем ветрам. В здании стояло много грязной старой офисной мебели, на которую можно было присесть, и оттуда виднелся кусок дороги, окружавшей город. Дорога была огромна: Чести утверждал, что по ней могут проехать двадцать грузовиков и что посередине раньше был железнодорожный путь с разными отворотами, которые вели к сети туннелей под городом. По туннелям можно было ездить часами, не видя солнечного света, но вряд ли кто-то еще использовал их. Разве что группы вооруженных людей на тачках, которые ездили там и вымогали у людей деньги или грабили машины, которые не сумели выбраться. Иногда прямо под ними грохотало, как будто начиналось землетрясение, и когда Нона впервые спросила, что это, Табаско ответила:

– Конвой.

Поскольку это была Табаско, а не Чести, это должно было оказаться правдой.

Это так чудесно звучало. Конвой. Огромный, загадочный, подземный. Нона очень долго понятия не имела, что такое конвой или как он выглядит, но она вместе со всеми сидела в старом офисе и, чувствуя гул, старалась первой крикнуть: «Конвой!», чтобы остальные согласились, посмеялись или засомневались.

– Ничего не слышу.

– Да это кто-то перднул.

– Ну уж нет, это и правда конвой, я же чувствую. У меня даже тапки слетели.

Все здание грохотало и тряслось, и в конце