Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

Нона была откровенно разочарована, когда спросила Пирру, что такое конвой. Пирра была очень занята плавкой шлака в маленьком пулеобразном тигле, но объяснила, что это группа машин, едущих в ряд, скорее всего очень больших. Но Ноне очень нравилась мелкая тряска, короткая вибрация в животе, когда Конвой оказывался рядом. Это ее очень волновало. Ей виделось в этом ощущении что-то чудесное.

Они часто оставались в заброшенном здании, пока не наступали мрачные сумерки, потому что никто не претендовал на это место и не бросался в них кирпичами, чтобы они ушли. Нона любила смотреть, как луна дрожит перед огромным голубым провалом в небе, как Чести вытаскивает пули из дыр в стенах, а Кевин играет в куклы. Красавчик Руби и Утророжденный коротали время за картами – на них было слишком много цифр, чтобы Нона могла участвовать. Иногда Табаско тоже присоединялась к ним, но в основном она молча и величественно взирала на своих подданных, а под ней гудел, плавился и кричал город.

Ноне нравилось сидеть рядом с Табаско и молчать. Однажды они сидели так, под ними грохотал Конвой, остальные улюлюкали и кричали, а Кевин зажимал уши руками и терпеливо ждал, когда Конвой уедет. Когда последние раскаты стихли, Чести спросил:

– Табаско, ты в деле? В деле, конечно.

– Это в каком? – спросила Нона, ничего не понимая.

Тут же началось обычное: «Нона не в курсе», «Нона вообще ничего не знает», «Да скажите Ноне».

И Чести, который со времен договоренности о сигарете вел себя очень мило, сказал:

– После школы мы собираемся убивать зомби и некромантов.

– Нельзя говорить это слово. – В панике Нона забыла, что это правило Ноны, а не школьное.

Чести забарабанил каблуками по полу, рядом со стулом на колесиках с распоротым сиденьем.

– Да и плевать. Я не боюсь. Мы же не в классе, говорю что хочу.

Утророжденный сказал с давно отрепетированной интонацией:

– Я однажды кинул камень в некроманта, и он умер.

– Не было ничего такого! – каркнул Кевин, а Красавчик Руби добавил:

– Полная хрень это все.

Чести лицемерным тоном заметил:

– Ну ты и врун, конечно.

Утророжденный возразил:

– Я кинул камень, и он умер.

– Кто, камень? – спросила Нона, и все остальные замолчали, а потом посмеялись над ней.

Красавчик Руби объяснил, что камень полетел в клетку, когда некромант уже почти сгорел, и даже непонятно, попал ли камень в некроманта или в прутья, но камень мог что-то сделать. Если камень попадает в голову, ты же умираешь, правда?

Пока остальные спорили, считается ли камень, если некромант и без того почти сгорел, Табаско, которая сидела свесив ноги в дыру в полу, затихла. Нона всегда замечала, когда Табаско замирала, потому что ее молчание было не таким, как у всех, как у детей, которые в классе о чем-то задумывались и у которых маркер застывал в руках, пока мозг отчаянно искал ответ. Молчание Табаско было молчанием человека, который отказывался думать в принципе.

Голос Руби перекрыл остальные голоса:

– Нет больше никаких некромантов, они все умерли.

– Не все, – возразил Утророжденный, – мой папа говорит, что они в казармах.

– Какой папа? У тебя их типа семьдесят.

– Не говори, что их семьдесят, ты же прекрасно знаешь, сколько у меня пап.

– Если бы у меня было столько отцов, я бы парочку продал, – сказал Руби.

– Это ты сейчас так говоришь, а на деле не стал бы, – мудро ответил Утророжденный.

– Некоторые зомби выходят из казарм шпионить, – сказал Чести. – Они вовсе не все безумные. Поэтому надо проверять, все ли твои друзья едят еду и у всех ли течет кровь. А то вдруг – бам! – и ты умер, или превратился в скелет, или еще что похуже.

– Я ем, – возразила Нона.

– Никто и не говорит, что ты зомби, дура, – ответил Чести. – Я про тайных зомби, ну, шпионов. Ты ужасно тупая для своего возраста, ты же в курсе?

– Я видел, как Нона ела камешек, – заметил Кевин, выламывая ногу куклы, – и еще грызла маркер.

– Кевин, не пищи, – с достоинством заметила обиженная Нона. Она только что выучила слово «пищать» и постоянно его использовала. – Чести, не называй меня тупой. Дома сказали, что, если ты еще раз меня так назовешь, чтобы я напомнила, что они в курсе, как ты выглядишь, и что они тебя изобьют.

– Хорошо. Я не хочу злить твоих предков, потому что ты живешь с сутенером, – согласился Чести.

К этому моменту Нона уже знала, что такое сутенер, и так разозлилась, что чуть не устроила истерику. Но прежде чем началось внутригрупповое насилие, Табаско подала голос:

– Некроманты вернутся. Возможно, они уже здесь.

Все погрузились в благоговейное молчание. Даже Нона, которая воспользовалась возможностью сделать пять глубоких вдохов и выдохов, как показывала Камилла.

В конце концов Красавчик Руби нарушил молчание:

– А как же Варун, Табаско? Варун Пожиратель?

– Он идет за ними, – ответила Табаско.

Все почтительно посмотрели в синее небо через дыру в потолке.

– Ты же участвуешь, Табаско? – спросил Чести. – Ты в деле?

Но Табаско не ответила, а Кевин запросился в туалет, и все закричали: «Не я!», чтобы выяснить, кто все-таки будет сопровождать Кевина. Он был большим мальчиком и мог сходить в туалет один, но он вполне мог психануть и запереться, так что приходилось ждать, когда он закончит писать, а потом проверять, не придется ли сбивать замок половиной кирпича. К тому времени, как они решили вопрос (все согласились, что последним крикнул «не я» Руби), вопрос позабылся, и Табаско молча и неподвижно смотрела в небо.

– В каком деле, Табаско? – шепотом спросила Нона.

Табаско не ответила. Когда она наконец заговорила, вместо ответа она задала вопрос, чем неприятно напомнила Пирру.

– Тебе здесь нравится?

– Нравится, – искренне сказала Нона, – не хочу в другое место.

– Ты очень милая, – сказала Табаско.

Нона знала, что на этом вопрос закрывается. Раз Табаско считает, что она милая, значит, Нона – часть стаи, несмотря ни на что. С этого дня никто не сможет подвергнуть сомнению присутствие Ноны, что бы она ни говорила, сколько бы ей ни было лет и как бы мало у нее ни было возможностей покупать наркотики. Она была одной из них, и это ее очень радовало.

Она родилась невероятно богатой, потому что у нее были Камилла, Пирра и Паламед, а теперь это дополнилось прекрасной дружбой с Табаско и друзьями Табаско, что давало ей высокий статус в мире (несмотря даже на Кевина). Она любила Камиллу, Пирру и Паламеда, но быть с Табаско и другими… Она же могла остаться совершенно одинокой.

В конце концов, когда темнело, родственники