Вторжение - Игорь Александрович Шилов

где в камере хранения мои деньги так и лежат, и обрабатывать там всех подряд, прямо у входа. Дело, по всем прикидкам, достойное, но не очень понятно, нужное ли? Ну, допустим, часа за полтора я сумею всех там охватить, а потом что? Люди разъедутся по домам, им на смену придут новые и что мне, так и продолжать работать сутки напролёт? Нет, я не против, был бы толк от такого самопожертвования но, как говрят наши врачи, главное в любом деле, связанным с людьми — это не навредить. Да, у меня есть информация о том, если, конечно, верить тому же девять тысяч тридцать шестому, что человек, прошедший через мои руки, получает возможность не подхватить, уже проникшую в наш мир, заразу, если возраст его не попадает в рамки от двадцати лет до сорока и призрачное право отсрочки от вербовки, в случае захода в них. Однако, не всё так просто. На сегодняшний день мне не известно, на какое время люди получают эти своеобразные преференции и, как далеко от меня они могут с ними жить. Вдруг существуют ограничения. Кто его знает, может эта радость постоянно подпитываться должна и в случае угасания, её владелец, становится… Ну, скажем, изгоем или отбившимся от «стада бараном», к которому применяются меры жёсткого воздействия. Хотя, какие меры могут быть хуже, чем смерть? Да, попробуй разберись, когда знаний всего на три копейки и про себя толком ничего не поймешь. Так вот, не получится ли в итоге так, что я, своим воздействием, лишу человека последнего шанса, который ещё никто не отменял. Одно дело рискнуть жизнью шофёра, которому далеко за пятьдесят, а другое сотнями и тысячами незнакомых людей. С той же Жанной Николаевной, на сегодняшний день так и не получившей моего мысленного «благословения» я смогу находиться рядом хоть целый день, если понадобится, ровно как и с теми, с кем уже побратался. А с остальными, как быть, тоже при себе держать? Кормить, одевать, поить и обихаживать? Прямо, как по цитате: «Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил». Красиво конечно сказано, жаль, что не помню кем, но очень жёстко. Нет, на такое я пока не готов. Да и так ли всё будет, как мне рассказал псевдо подполковник? Возможно он, и остальные цифроположённые, просто пешки в серьёзной игре пришельцев, и информацию им в головы засунули только ту, от которой они «цветут и пахнут», лишь на определённое время, а потом, когда надобность в непосредственных исполнителях пропадёт, их тоже приберут к рукам, как и остальных, отобрав жалкие крохи призрачной свободы. Так что, поеду ка я пока по старому адресу, а там видно будет. События и время покажут, как мне дальше жить, а пока остановлюсь и выйду на дорогу.

На мой взмах рукой притормозила «Волга», но не новая, а ГАЗ 21. Не мешкая подбежал к ней и увидев лицо мужчины, высунувшееся в открытую дверь, нейтрально обратился к нему:

— Товарищ, не подбросите до Делегатской?

Сложно, так сходу понять, сколько лет владельцу советского автопрома, то ли сорок, то ли пятьдесят, а может и того больше. Темно, видно плохо, да и водитель не торопится свой возраст выдавать, шифруется, за огромной лисьей шапкой, просевшей до самых бровей.

— Извините, до Делегатской мне не по дороге — ответил он и попытался закончить разговор.

— Двадцать пять рублей — понимая, что больше ничего не остаётся, зашёл я сразу с козырей. — Подвезите, очень надо.

Водитель оглядел, одетую на мне, незамысловатую одежду, скорее всего, пытаясь определить мою профессиональную принадлежность и коротко спросил:

— Военный?

— Да — мгновенно, ложью отозвался я. — Приехал только что. Переодеться не успел.

— Ладно, прыгай — выдержав разумную паузу, согласился нерешительный мужчина. — Подвезу. Но не думай, что только из-за денег. Я военных уважаю. Сам три года в пехоте оттрубил.

Ехали быстро, необращая внимания на светофоры и почти молча. Нанятый мной шофёр, ещё в начале поездки, спросил меня, откуда я прибыл и кем там служу. Я, естественно, соврал, присвоив себе имя подполковника Катукова и в ответ задал интересующий меня вопрос: про телефонную связь, про наличие света, на этом все разговоры и закончились. Лишь в конце поездки, когда расчёты между нами были уже произведены и мы пожелали друг другу удачи, москвич не выдержал, и проявил любопытство.

— А что, сейчас без выслуги лет, присваивают высокие звания? — спросил он, всматриваясь в моё молодое, щетинистое лицо.

— Могут — ответил я сообразив, что, скорее всего, переборщил с подполковником. — За заслуги, перед Отечеством.

Водитель удовлетворённо кивнул головой, необычно резко хлопнул дверью, развернулся на почти пустынной дороге и помчался назад. Я же, проводив его взглядом, тоже не тормозил. Стараясь не скользить по снегу сапогами, зашагал во двор интересующего меня дома, окна которого приветствовали родной город полной темнотой. С горем пополам добравшись до нужного подъезда, зашёл в него, одним махом преодолел несколько этажей и не мешкая нажал чёрную кнопку электрического звонка, насколько помню, издававшего мелодию какого то бравурного марша. Выждал секунд двадцать, ещё нажал. Тишина. Прижался к двери ухом, послушал, ещё разок позвонил. Снова в ответ ничего. Ни вопроса: «Кто там?», ни шагов за мощной дверью, будто пусто в квартире и там давно никто не живёт. Раздражённо хмыкнув, взглянул на часы — два сорок восемь. Середина ночи, крепкий сон у нормальных людей.

— И что, думаешь могут не услышать? — всё больше раздражаясь, подумал я и стукнул пару раз по двери кулаком.

Не дождавшись ответа и на этот раз, плюнул на приличия и минуты три колотил по толстой деревяшке каблуком добротного, офицерского сапога. Вопрос, можно сказать, о жизни и смерти, тут не до правил поведения в общественном месте. Не достигнув желаемого, снова звонил и в перемежку стучал, десять ударов рукой, восемь ногами. И о чудо, двери наконец то открылись, правда совсем с другой стороны.

— Прекратите безобразничать! Я сейчас милицию вызову! — ударил меня в спину визгливый, старушечий голос.

Прекратил и даже повернулся. Не ошибся, за полуприкрытой дверью, с обратной стороны широкой площадки, стояла старушенция, в ярком халате до пят, с жиденькими волосами, на крохотной голове и огромными, бездонно голубыми глазами, занимавшими большую часть морщинистого лица. Вот это контрасты и парадоксы. Меня, молодого парня, чего только не видевшего на анапских пляжах и то проняло от этого шального взгляда.

— Ну, чего ломишься? — рассмотрев меня в подробностях, снизила бабушка накал своего наезда. — Нету их. Уехали. На дачу.

— Давно? — сказал я первое, что пришло