Хроники новуса - Наталья Викторовна Бутырская

убил на хлопоты по ее дому: обновил очаг, сложил его заново и обмазал глиной, чтоб крепче держал жар, выкинул гниль из погреба, заново там всё расставил, пересыпал клятое зерно. С крышей было сложнее. В деревне дома кроют соломой, укладывают ее в несколько слоев и закрепляют поперечными брусьями. Тут же всё иначе, и я никак не мог уразуметь, как надо укладывать доски, чтобы вода не прошла внутрь. Решил оставить до первого дождя, чтоб увидеть, где протекает.

Госпожа Бриэль, пока я работал, не отходила ни на шаг. Не доверяла, наверное. Казалось бы, хочет смотреть, так пусть смотрит! Но она же еще болтала без умолку и терлась возле меня чуть не вплотную. К примеру, когда я обмазывал очаг будучи по локоть в глине, хозяйка стояла за спиной так, что ее юбка задевала меня. Когда я ел, сидя за ее столом, она нередко касалась меня ногой. Я всякий раз отодвигался подальше и бормотал извинения, а она будто и не замечала, морщила круглое, побитое оспинами лицо, смеялась, показывая уцелевший десяток зубов, поправляла поседевшие пряди волос, выбившиеся из-под чепчика.

На четвертый день я быстренько проглотил разваренный в кисель овес и ушел, сказав госпоже Бриэль, что мне пора искать работу, иначе я не смогу платить за ее крышу. Она явно огорчилась. Хорошо хоть препятствовать не стала.

Насчет заработка у меня было несколько задумок. Пока мы с крысоловом ходили по разным домам, осматривали их и выискивали щели, хозяева часто следовали за нами по пятам и рассказывали всякое про свой быт, про беды, преследующие их дом, про проклятья, про жадных цеховых мастеров и скупых хранителей корней. Кое-что я запомнил и сейчас хотел посмотреть, выйдет ли моя задумка.

Перво-наперво я отправился к дому торговца шерстью. Он выстроил дом в четыре яруса, каждый ярус был шире предыдущего, набил дом диковинками, там даже была своя конюшня, а его немалой семье прислуживало аж семь человек. В таком большом доме за день набиралось немало помоев и нечистот, служанки выливали их ведрами, но сточная канава, проходящая вдоль этой улицы, забилась. Торговец мог бы заплатить золотарям, чтобы те вычистили ее, или строителям, чтоб расширить канаву, но он не захотел. Пожадничал! Хуже того, разругался с золотарями, и теперь их цех вообще не показывался близ того места. Поэтому возле того дома страшно воняло, нечистоты разливались по всей улице, и ни одна женщина не могла пройти там, не перепачкав юбок.

Всё это сам торговец и вывалил, пока ходил за нами по дому: ругал жадных золотарей, ныл, что жена и дочери достали его жалобами на дурной запах, радовался, что шерсть хранится в другом месте. Вот я и подумал уговорить торговца дать мне работу, а для того попросить плату меньше, чем золотари.

На счастье, хозяин был дома и даже согласился со мной встретиться.

— А, юный крысолов! Зачем пришел? Я всё, как оговорено было, отдал. Твой мастер всю душу из меня вынул из-за пары десятков медяков. Говорил же, что те крысы не мои! Поди, поймал их на помойке и подсунул мне! Все вокруг норовят обокрасть да надурить!

— С платой всё верно. Я насчет другого пришел! — бодро начал я. — Видел, канава тут забилась.

Торговец плюхнулся на обшитую парчой скамью и оскалился, показав темные зубы. Сразу видать, что богач! У бедноты зубы белые или желтые!

— Золотари возгордились совсем! Живут, как крысы, по ночам ковыряются в навозе! Должны радоваться каждому медяку, а тут глянь — носы воротят от моего дома. Будто из меня выходит не то же дерьмо, что у всех, а… — он задумался, пытаясь представить, что может быть хуже, — … а крысиный помёт!

Ну, тут я бы поспорил. Крысиное дерьмо выглядит получше человеческого, похоже на обугленное овсяное зерно: маленькое, вытянутое и темное. И пахнет не так сильно.

— И бургомистр… Для чего он над городом стоит? Ни ума, ни совести! Уж сколько раз я ему говорил, столько жаловался на золотарей, сколько раз к нему подходил, а он только ржет, как лошадь. Вон, золотари ходят по площади, как хозяева, и ничего не боятся!

— Так вот, — не выдержав, перебил я торговца. — Могу помочь с твоей бедой.

— Как? — сразу же спросил он. — И почем?

— За пятьдесят медяков вычищу канаву, и все нечистоты уйдут.

— Дорого просишь.

— Золотари возьмут больше!

— Не знаю, не знаю, — засомневался торговец. — Вдруг заберешь медяки, а делать ничего не станешь? Да и хватит ли силенок? Там давно уж засорилось…

— Вперед возьму лишь десяток и начну в тот же день. Остаток заберу, когда всё будет готово. Не справлюсь, верну медяки. Я работаю честно, как с крысоловом, так и один!

— Пятьдесят — много. Ты не золотарь! Вдруг что напортишь? Дам десяток и хватит тебе.

— За десяток поищите кого другого. Скоро вся улица будет в нечистотах. И крысы вернутся! А, может, и в погреб что просочится…

— Двадцать монет. Больше не дам.

Я поклонился хозяину, повернулся к нему спиной и пошел к двери со словами:

— Ну, раз нет, так нет. Видел там с десяток крыс. Скоро наведаются в гости.

— Пять монет вперед и тридцать после! — крикнул торговец.

Чуть посомневавшись, я согласился на такую плату, но с условием, что лопату и ведра мне дадут. Хозяин кинул мне пять медяков, кликнул конюшего, тот отвел меня во двор, где я переоделся в рвань, в которой пришел из деревни, выдал всё обещанное и выпроводил за ворота. Сам не ушел, а остался приглядывать.

Канава была довольно узкой и вроде бы неглубокой, примерно по колено, но сейчас ее толком и не разглядеть под расплывшейся огромной лужей нечистот. Я пошел вниз по улице до того места, где помои уже не растекались по мощеной дороге, а мирно засыхали в проложенном каменном русле. Оттуда я неторопливо пошел обратно, время от времени проверяя канаву: если лопата проходит свободно, значит, тут засора нет.

И почему торговец не отправил своих слуг на прочистку? Неужто тот же конюший не справился бы? Для чего было нюхать всю эту вонь? И ведь дожди уже шли не раз, но даже они не смогли смыть всю грязь с этой улицы.

Когда лопата уткнулась во что-то, я начал действовать: подтащил ведра поближе, с размаху вогнал острие в засор, поднатужившись, вывернул наверх и