Петр Третий. Наследник двух Корон - Владимир Викторович Бабкин

КОРОЛЕВСТВО ПРУССИЯ. ДАЛЬНЯЯ ПОМЕРАНИЯ. АМТ КЁСЛИН. БУБЛИЦ. ЛЕСНАЯ ДОРОГА. 13 января 1742 года.

Ночь. Лесная дорога. Чуть стонет ветер в ветвях, да полумесяц светит. И волки воют. Может на луну. А может по нашу душу устроили совет. Идея ехать в ночь нравилась мне всё меньше. И, судя по мрачному выражению Корфа, ему тоже. Но, тут уж ничего не попишешь. Как говорится, назвался… кем я там назвался? Впрочем, какая разница. Волкам даже для меню моё имя не нужно. Читать они всё равно не умеют.

И, честно сказать, наш арсенал вызывал у меня определённые сомнения. По всем позициям. Во-первых, нас было просто мало. Во-вторых, пусть мы по местным хронологическим меркам и обвешены оружием, как Рождественская ёлка, но огнестрельное оружие суть одноразовое. Что толку от того, что я могу выстрелить из ружья, а потом из пистолета? Толку ноль. Даже если я попаду в кого надо и куда надо (что совсем непросто), то, и что дальше? Перезарядить «пушки» я всё равно не успею — никто не даст мне минуты, чтоб возиться с зарядами, порохом и прочими пулями. И полминуты мне не дадут. Что дальше? А ничего. Шпага. Дага. И то ли тесак, то ли бебут. У меня даже пистолета нет. Корф сказал, что мне он без надобности, а ему пригодится.

Меня запихнули в закрытый возок, и барон строго-настрого запретил мне казать нос наружу. Остальным же предписано было меня охранять любой ценой, даже если волков или разбойников придётся загрызать зубами.

Диспозиция у нас такая. Корф верхом на ведущей коняке моего возка. На козлах Крамер и Бастиан. Впереди ещё один возок. Там Йенс и Бергхольц на козлах и Румберг на коренной. Возница немец не сбежал, как лях. Говорит, что ездил пару раз здесь в Польшу. Потому первым возком и правит. Бастиан же с Бергхолцем у нас охотники, потому при огнестреле. Факелы горят только у Корфа и Румберга. Первый со шпагой и пистолетом, у Густава же только шашка какая-то. Возницы вообще при кнуте да кинжале. В возках груда незажжённых факелов, но сейчас это просто палки. В первом возке никого нет, я во втором я в заточении. Как принцесса какая, прости Господи.

Семеро. «Смелых». На всю голову ушибленных. Вот и всё, собственно. Вот и все. Твёрдые орешки из нас так себе. Не получится у нас, как у джентльменов Дикого Запада, лихо и смеясь, палить из винчестеров из окна вагона поезда по бегущей по прерии живности. Пока у нас веселье так себе. Вой всё ближе. Да и поезда у нас нет. Нигде в мире нет сейчас поездов, что уж тут говорить об этих диких краях. Впрочем, и со мной на Царстве железная дорога в этих землях появится очень нескоро. Не нужна мне здесь «железка». Совсем.

Больно щипаю себя за руку. Ау, мечтатель!

А, нервы у мечтателя ни к чёрту. Уже бизоны и поезда в голове.

Из возка плохо видно. Возок, вроде крепкий, но, кто его знает. Пулю стенки точно не выдержат, про волков ничего не скажу. В окна может и прошибут. Знаю, что они больше собачек. Видеть в живой природе приходилось. Неприятные были встречи. Но я тогда был не один, да и огневых средств у нас было побольше.

Выстрел. Второй.

Альфред Веруш-Ковальский (1849–1915)

Кто стрелял и куда — мне не видно. Крик Корфа. Мат. Визг, ругань, рычание. Вновь визг, возок сотрясается. Внезапно распахивается правая дверка и внутрь суется огромная волчья голова с яростными светящимися в свете факелов глазами. Ищу руками свой холодняк.

Бебут.

Рис. «Бебут» крайний справа.

Дверь отворяется шире. Волк прыгает на ходу, открывая мне левый бок. Колю, как получилось. Вроде не в ребро. Визг. Кровь. Бульканье. Вжимаюсь в левую стенку. Бью бебутом с плеча. Места для размаха мало. Шпагой или саблей точно бы не справился. Но у меня клинок короткий, хоть и со шпажной гардой. Возок снова подкидывает. Зверь выпадает.

Вижу, что, перескочив через моего подранка (хотя какой подранок с дыркой у сердца), ко мне готовиться запрыгнуть второй. И этот волк явно крупнее первого.

Кричу «КОРФ!» и отчаянно пытаюсь закрыть дверь.

Полностью не успеваю. Но перед самым влётом в створ что-то сбивает серого в полёте. Он врезается в бок возка. До меня доносится гром, и я закрываю-таки злополучную дверь своей кибитки. Острая боль. Стон. Что-то жжет руку. Кровь. Моя кровь. Возок подкидывает на очередной кочке или на волке. Я, держа дверь, ударяюсь о крышу башкой. Искры из глаз, темнота…

* * *

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ГАТЧИНА. ГОСПОДСКИЙ ДОМ. 2 (13) января 1742 года.

Елисавета смотрела в огонь камина. Вести из столицы глубоко беспокоили её.

Итак, бумаги не найдены.

Ни вообще, ни ГЛАВНАЯ.

Ситуация. Плохая ситуация. К этому делу нельзя подключать Ушакова и Тайную канцелярию. Её письма — это обоюдоострое оружие. Кто знает ЕЁ ТАЙНУ — становится слишком могущественным человеком. И потом, единственное спасение — убить всех, кто знает о Тайне. Убить, пока они не убили тебя.

Собственной службы, навроде Тайной канцелярии, у Елисаветы нет. Возможности ограничены. Очень бы помог молодой Корф в этой ситуации, но его нет, он занят не менее важным делом — сопровождением Наследника Русского Престола.

Ситуация. Если не приедет Наследник, то её власть сильно пошатнётся. Но, если Наследник приедет, а письма всплывут, то Наследник очень быстро станет именно Императором. Или итого хуже: вернут Ивана III Антоновича. Анна Леопольдовна её точно не пощадит, да и Петра не помилует. Изведёт род петров. Этого нельзя допустить. Никак нельзя!

Где письма, чёрт бы их побрал!

Минутная слабость. Письмо Алексею. Всего записка. «Душа моя, Алёшенька!» И прочее. Она так счастлива была тогда, да и не думала ни о чём. Ведь кто она была? Никто.

Алексей тоже сглупил и не сжёг записку, которая сейчас хуже горящей бомбы.

Императрица собственноручно подбросила дрова в огонь.

Камин слегка притух, приспосабливаясь к новой порции топлива. Минута. И вновь пламя разгорелось, бросая свои языки к каменному жаркому своду.

Сожгла бы она сама сейчас эти письма? Нет. Не сожгла бы ни за что!

Несмотря на всю опасность для её правления, и всю опасность для неё самой. Не сожгла бы.

Эх, Корф, где ты там сейчас? Ты тут так