Меченый. Том 5. Линия разлома - Андрей Николаевич Савинков

Реформа 1984 года предполагала, среди прочего, и ограничение классов по количеству учеников. 30 человек в младшей и средней школе, 25 в старшей. Сейчас — да и сильно позже тоже, если быть честным — в классе могло быть и 35, и 40 человек, и опять всё упиралось в площади и персонал. Только чтобы достичь целевых показателей, принятых в 1984 году, нам нужно было примерно полмиллиона дополнительных учителей. При наличии сейчас 3 миллионов школьных работников на момент 1987 года. Понятно, что тут без серьёзного повышения заработной платы не обойдешься.

Никакого микрофона, естественно, не имелось, поэтому пришлось немного напрячь голосовые связки.

— Дорогие товарищи школьники! Поздравляю вас с началом нового учебного года! Сегодня вы войдёте в отремонтированное за лето здание школы и продолжите, а для кого-то это будет первый опыт, получать знания, которые обязательно пригодятся вам во взрослой жизни, — в той же реформе 1984 года, кстати, предполагался полный запрет на привлечение школьников и студентов к сельхозработам вместо учёбы, поэтому 1987 год должен был стать последним, когда отдельные такие моменты ещё могли иметь место, со следующего учебного сезона колхозникам придётся как-то справляться без помощи со стороны. — Отдельно поздравляю учеников средней школы. Им с этого года придётся гораздо более ответственно относиться к своим оценкам, поскольку теперь они будут напрямую влиять на будущее каждого.

Это был мой личный вклад в образовательную реформу. Можно сказать, рефлексия на будущее, перенесённая в прошлое. Там, глубоко в 21 веке, возобладала идея «инклюзивного» обучения, когда сильных детей учат не просто со слабыми, а даже имеющими откровенные отклонения. Теоретически это должно было бы тянуть слабых детей «вверх», реально же тащило сильных «вниз».

Тут же я продавил обратный вариант, который к тому же некоторым образом синергировал с идеей уменьшения учеников в одном классе. Идея простая как мычание — вот учатся в параллели 100 учеников, например. Четыре класса по 25 человек. И по итогам года их перемешивают в соответствии со средним баллом. Отличники объединяются с отличниками, а троечники — с троечниками. На следующий год вновь происходит «обмен», кто-то повысится в «классе», а кто-то понизится, как в футбольном чемпионате: высшая лига, первая, вторая и лига второгодников.

Кроме облегчения учёбы для сильных детей, подобная система будет справедливо отбирать тех, кто сможет продолжить обучение в старшей школе, с вузовскими перспективами, от тех, кто будет вынужден уйти в ПТУ и техникумы после завершения неполного среднего образования. Дело в том, что сейчас вопрос перехода из средней школы в старшую был, как бы это помягче выразиться, непрозрачен. Это решала администрация школы по собственному разумению и без чётких параметров, на которые можно было бы формально опереться. Средний же балл аттестата тут выглядел максимально справедливым показателем. Хорошо учился — тебе везде дорога открыта, ну а если нет, то кого винить? Только себя.

Да, в этом есть что-то от социал-дарвинизма, однако давно пора признать, что попытка учить всех одинаково — это путь тупиковый. Ну и в конце концов, дворники и грузчики нам тоже нужны. «Все профессии нужны, все профессии важны». Как минимум пока мы не начнем завозить низкоквалифицированную рабочую силу из третьих стран, но я все же надеюсь, что у нас получится держать рождаемость на уровне и не допускать демографических провисаний самостоятельно.

После моей речи школьники получили команду «можно» и набросились на меня с расспросами и просьбой пофотографироваться вместе. Привольное хоть и было местом рождения Горби, на самом деле генсека мало что связывало с родным селом. Даже бюстика какого завалящего тут реципиенту не поставили, потому как в отличие от Брежнева к наградам он — как и я, можно сказать, это немного что у нас совпадало — Горбачёв оказался равнодушен.

— А как вы смогли стать Генеральным секретарём?

— Много учился, а потом много работал!

— А скоро люди на Марс полетят?

— Не скоро, но я надеюсь дожить. А вы точно доживёте!

Дважды Героям Советского Союза по статуту полагалось ставить бронзовый бюст на малой родине, я же не мог похвастаться даже одной звездой. Пока во всяком случае, так что на памятник при жизни считай не заслужил.

— Когда наступит мир во всём мире?

— Никогда. Люди, к сожалению, всегда найдут из-за чего поссориться, впрочем, вы можете вырасти и попробовать доказать обратное.

— А можно сделать так, чтобы уроков было поменьше, а каникулы подлиннее?

— Нет, потому что труд — в первую очередь умственный — делает из обезьяны человека. И обязанность каждого ежедневно убивать в себе обезьяну. Так что можно только наоборот — больше уроков и меньше каникул.

Так вот, в Привольном на школе висела мемориальная табличка, мол, с такого по такое в этой школе учился товарищ Горбачёв. Интересно, в той реальности её сняли в 1990-х или оставили…

— А правда, что у вас шрам остался после ранения?

— Да вот. Чуть волосами прикрыт, но вблизи вполне видно.

Короче говоря, дети мучали меня ещё добрых полчаса, пока директор не увидел мой умоляющий взгляд и не прекратил это буйство. С непривычки чужие эмоции в таком количестве переносить было достаточно тяжело.

Если же возвращаться к реформе образования, то именно летом 1987 года в рамках принятого на Съезде решения о всяческом осуждении национализма и дальнейшем продвижении равенства среди граждан СССР, мы к чертям срезали все национальные квоты по образованию. Последние десятилетия в Союзе сложилась странная ситуация, когда нацмены имели квоты на поступления в центральные вузы в обход талантливой русской молодежи. Более того, имелась интересная система — кто её придумал, вот не дрогнула бы рука самолично пристрелить вредителя — по которой в Московских вузах можно было сдавать экзамены на национальных языках. Мне лично учительница по украинскому языку советовала подналечь на нелюбимый — никто у нас на югах на этом языке за пределами школы не разговаривал даже близко — предмет для облегчения поступления в центральный вуз. И это реально работало! Предмет, который котировался на уровне факультатива, позволял поддерживать иллюзию использования республиканского языка в типично русскоязычных областях.

Теперь с этой практикой было покончено, и более того — тихой сапой, с перспективой протащить его, когда уляжется буря, поднятая решениями майского Съезда — готовился закон, делающий изучение местных языков в нацреспубликах попросту необязательным. То есть хочешь — пиши заявление и учи, никто не против, не