Злая. Сказка о ведьме Запада - Грегори Магуайр

прыщавых юнцов, имели солидный вид и светски им улыбались.

Пришли даже некоторые матушки, хоть и уселись за ширмой в глубине залы. Мерное щёлканье их спиц действовало на Галинду успокаивающе. Она знала, что где-то среди них сидит и матушка Клатч.

Двойные двери в конце гостиной распахнул бронзовый заводной человечек, напоминающий краба, – Галинда встретила его в свой первый вечер в Крейг-холле. В честь парадного случая его начистили до блеска – от него исходил резкий запах полироля для металла. Следом в залу величественно вошла мадам Моррибль – строгая, заметная фигура в угольно-чёрном плаще, который она тут же небрежно скинула с плеч. Механический слуга поднял его и повесил на спинку дивана. Открылось огненно-рыжее платье, расшитое озёрными ракушками. Галинда не могла не оценить эффектность появления.

Ещё более елейным, чем обычно, тоном мадам Моррибль приветствовала собравшихся и призвала всех поаплодировать идее Поэзии и её цивилизующему духу. Затем она заговорила о новом стихотворном жанре, который стремительно завоёвывал гостиные и литературные салоны Шиза.

– Он называется Умиротворением, – поведала мадам Моррибль, демонстрируя своей фирменной директорской улыбкой впечатляющий набор зубов. – «Умиротворение» – это короткое стихотворение, написанное возвышенным слогом. Оно состоит из более десятка небольших рифмованных строк и завершается вызывающим, неожиданным по смыслу изречением. Вся прелесть такого стихотворения заключается в контрасте между рифмованной частью и финальным высказыванием. Порой они могут противоречить друг другу, но всегда проливают свет на суть вещей и, как всякая поэзия, сакрализуют жизнь. – Она сияла, как маяк в тумане. – В эти времена Умиротворение может послужить нам утешением перед лицом неприятных волнений, о которых мы слышим из столицы.

Юноши-студенты насторожились, их профессора закивали. Однако Галинда поняла, что ни одна студентка Крейг-холла знать не знает, о каких «неприятных волнениях» разглагольствует мадам Моррибль.

Третьекурсница за клавиром пробежалась по клавишам, и гости поспешно прочистили горло и устремили взгляды в пол. Галинда заметила, что в дальнюю дверь зашла Эльфаба: в своём повседневном красном платье, с платком, обмотанным вокруг головы, и двумя книгами под мышкой. Соседка заняла последний пустой стул и откусила яблоко как раз в тот момент, когда мадам Моррибль театрально набрала в грудь воздуха и начала декламировать:

Гимн воспоём приличиям,Как люди прогрессивные.Передовое обществоНемало ценит правила,И мы для блага общего,Для братства и сестринства,Мы власть восславим щедрую,Что нам поможет правильноСвободу обуздать.Чтоб злодеяний не было и прочих злобных умыслов,Давайте мы с разумностьюДля воспитанья отроковБлагую руку твёрдуюИ розгу справедливуюПриветственно встречать!

Мадам Моррибль склонила голову, показывая, что закончила. Раздался глухой ропот невнятных комментариев. Галинда, плохо разбирающаяся в поэзии, решила, что это, видимо, общепринятый способ хвалить стихи. Она обменялась парой слов с Шэн-Шэн, которая сидела сбоку в кресле с высокой спинкой. Вид у подруги был какой-то опухший. Воск со свечи угрожал вот-вот капнуть на шёлковое белое платье Шэн-Шэн с лимонными шифоновыми фестонами и, скорее всего, испортить его. Однако Галинда решила, что богатая семья подруги может позволить себе купить новое, и ничего не сказала.

– Ещё одно, – объявила мадам Моррибль. – Ещё одно Умиротворение.

Зал снова примолк, но на этот раз более напряжённо.

Деянья непотребныеКарает благочестие.Чтобы исправить общество,Бесстыдное веселиеИ тягу к удовольствиямНе стоит поощрять.Вести себя нам следует,Как будто в ожиданииВсевышнего пришествия,Приветствуя его.Мы сотворим историюВ основе с женским обществом,Их добродетель правуюВозьмём себе в пример.Тогда и преумножатсяДля всех блага и радости,И станет очевидно, чтоБеседы и дискуссии —Животным не под ум.

Вокруг снова забормотали, но теперь куда более неодобрительно. Доктор Дилламонд хмыкнул, топнул по полу раздвоенным копытом и заявил достаточно громко:

– Ну, это не поэзия, а пропаганда, и к тому же довольно скверная.

Эльфаба подошла ближе со стулом под мышкой и поставила его между Галиндой и Шэн-Шэн. Мало того, эта тощая выскочка опустилась на сиденье, склонилась к Галинде и полюбопытствовала:

– Что вы об этом думаете?

Соседка впервые обращалась лично к Галинде на публике. Та ощутила острое унижение.

– Не знаю, – пробормотала она себе под нос, отворачиваясь.

– Весьма искусно, да? – продолжила Эльфаба. – Вот эта последняя строчка с её затейливым акцентом, и непонятно, имеются в виду животные или Животные. Неудивительно, что Дилламонд в ярости.

И это правда было так. Доктор Дилламонд оглядывал зал, словно пытался отыскать союзников в своём гневе.

– Я потрясён, я просто потрясён, – сообщил он вслух. – Глубоко потрясён, – добавил он и вышел прочь.

Профессор Ленкс, – Кабан, преподававший математику, – тоже ушёл, причём по дороге случайно сшиб старинный позолоченный столик в попытке не наступить на жёлтый кружевной шлейф платья мисс Миллы. Мистер Микко, – Обезьяна, преподаватель истории, – печально забился в угол; смущение и шок не давали ему сдвинуться с места.

– Ну, – протянула мадам Моррибль понимающим тоном, – само собой, истинная Поэзия способна задеть. Это Право Искусства.

– По-моему, она чокнутая, – поделилась Эльфаба.

«Ужас какой», – мысленно запаниковала Галинда. А если хоть один из прыщавых мальчишек заметит, как Эльфаба шепчется с ней? Она же не сможет после этого смотреть людям в глаза! Вся её жизнь будет разрушена.

– Тс-с, я слушаю, – строго шикнула на соседку Галинда. – Я люблю поэзию. Не надо со мной разговаривать, вы портите мне вечер.

Эльфаба откинулась на спинку стула и захрустела остатками яблока, и обе девушки продолжили слушать. После каждого нового стихотворения ворчание и ропот в зале становились всё громче. Юноши и девушки, попривыкнув, начали переглядываться друг с другом.

Когда затихли зловещие слова последнего Умиротворения вечера (оно завершилось загадочным афоризмом «Дорога ведьма к обеду»), мадам Моррибль раскланялась под жидкие аплодисменты. Она отрядила бронзового слугу подавать чай гостям, затем девушкам и, наконец, матушкам. В облаке шуршащего шелка и щелкающих ракушек-абалонов Глава школы склоняла голову в ответ на комплименты от профессоров-мужчин и некоторых смелых студентов и упрашивала их подсесть к ней и озвучить своё мнение полностью.

– О, говорите честно. Я читала чересчур театрально, ведь так? Это моё вечное проклятие. Я была создана для сцены, но вместо этого выбрала путь Служения девочкам. – Женщина с мнимой скромностью опускала ресницы под вялые протесты своих вынужденных слушателей.

Галинда всё ещё жаждала избавиться от неуместной компании Эльфабы, которая продолжала бубнить что-то об Умиротворениях, об их значении и о том, хороши ли они.

– Откуда, ну откуда мне это знать? – воскликнула Галинда. – Мы же только первокурсницы, помните?

Больше всего ей хотелось улизнуть туда, где Пиффани, Милла и Шэн-Шэн любезничали с несколькими расхрабрившимися пареньками, выжимая дольки лимона им в чай.

– Не вижу, чем ваше мнение хуже мнения мадам Моррибль, – возразила Эльфаба. – В этом и заключается настоящая сила искусства, как по мне. Не читать мораль, а вызывать протест. Иначе зачем это всё?

К ним подошёл юноша. Вида он был довольно заурядного, но всё равно лучше приставшей к ней зелёной пиявки.

– Добрый день! – прощебетала Галинда, не дожидаясь, пока он сам наберётся смелости заговорить. – Очень, очень приятно познакомиться. Вы,