Битва - Триша Салливан

Что замыслила 10Еша? Кто такой дядюшка Б? А грузовики тут при чем?

— Кто связал вас так? — спросила я. — Отвечай, но тихо.

— Какая-то стерва с пистолетом, — ответила белая девчонка, а две другие дружно закивали. На них я старалась вообще не смотреть. У обеих сильно накрашенные, подернутые поволокой темные глазищи. Такие девчонки всегда наводят на меня страх: они все из себя такие нежные, что невольно ждешь от них какой-нибудь пакости. — Она выстрелила в эту камеру, затем забрала наши шмотки и ушла.

Я проследила за ее взглядом и увидела разбитую камеру на стене, рядом с черной незаметной дверцей для охранников, примыкающей к «Шарпер имидж».

— Когда?

— Да совсем недавно. Как раз началась пальба из пистолетов.

— Какого черта тут творилось? — Во весь голос удивилась я и поспешно засунула кляп обратно, не давая девчонке возможности заорать.

— Эй, Сун, тащи свою задницу сюда, принцесса ты наша! 10-я.

Я выглянула в проход, чтобы убедиться, что мне ничего не угрожает, но Кери уже прикрывала меня. Я рыбкой нырнула через проход.

Наверное, мне следовало бы объяснить странности в поведении 10-й раньше, но в то время я не хотела признавать очевидное. Я хочу сказать, сама мысль о том, что 10-я состоит из плоти и крови, казалась мне непостижимой. Если я чего и ожидала, так это скорее всего больше соответствовало песне Тины Тернер в «Безумном Максе»: «За пределами грома». Но настоящая 10-я не была столь банальной: на самом деле в ней не замечалось ничего сколько-нибудь модного или из ряда вон выходящего. Определенно, она и в подметки не годилась Кери с ее солдатскими часами и пистолетом. Когда я втиснулась снова под прилавок, она уже выключила телефон и нежданно-негаданно принялась читать мне нотации, как какой-нибудь учитель из воскресной школы. Камеру 10-я положила на прилавок, так что она запечатлела все наше небольшое представление, развернувшееся за кассой. Декарт то и дело посматривал на объектив.

— Ты что, не понимаешь, в людей стрелять нельзя? Я специализируюсь на съемках живых людей, а не трупов! — Она махнула пистолетом. — Проверь мой ствол на наличие пороха. Я ношу его только потому, что такая у нас пошла мода. Я не палю направо и налево, как некоторые сбрендившие сучки.

— Оставь в покое СХ, — огрызнулась я. — Она очень умная.

10-я пренебрежительно фыркнула.

— Да она явно тронутая.

— Может и так, но ты ее не знаешь, так что не стоит о ней трепаться почем зря.

— Ладно, хорошо, проехали. — Она выковыряла воображаемую грязь из-под ногтя.

Послышался раскатистый залп, мы все вздрогнули и в страхе сжались под прилавком. Шум доносился откуда-то из глубины магазина («Смол лезерс», мелькнуло у меня в голове, хотя, может, и чулочный отдел), и, помимо пистолетных выстрелов, в нем послышалось также определенное количество разъяренных воплей, за которыми последовали крики, производимые мощным мужским баритоном. Вопли ярости, превратившиеся в сплошной поток ругани (ВЫ НЕДОДЕЛКИ ДА ПОШЛИ ВЫ ВСЕ НЕ ПРИКАСАЙСЯ КО МНЕ ТЫ ГРЕБАНЫЙ УРОД и т. д.), не утихали довольно долго, благодаря чему мы поняли, что поймали по крайней мере двоих соратниц 10-й. Меня порадовал тот факт, что их не пристрелили прямо на месте, но своей радостью я ни с кем не поделилась. Хотелось предстать в глазах других этакой бесстрашной девахой, которую не страшит ничто, даже смерть.

— Может, пора нам уже решить, что делать? — насела Кери. — Зачем тратить время на это дерьмо? Они же нас видят на камерах слежения. Срочно требуется план.

— Какие еще камеры наблюдения?! — рявкнула 10-я. — Да вы, девоньки, уже разбабахали большую их часть. Особенно психованная молокососка — глаз у нее будь здоров.

— У меня тоже, — проговорила я угрожающим тоном. 10-я пожала плечами. — Зачем ты вызвала нас сюда? — требовательно спросила я. — Если вы не собирались драться, тогда что вам было надо? Почему?

— Хотела с тобой встретиться, — ответила 10-я, недовольно надув губки. — Я подумала, что могла бы использовать твой маленький журнальчик для нескольких короткометражек. Ларисса просто дурака валяла. Почему ты, сучка, решила разыграть с нами «Мелроуз-Плейс»?

— Не знаю, — невнятно пробормотала я.

Да уж, действительно достойный ответ, делающий мне честь. Прощайте, мои надежды на величие. Теперь 10-я ни за что на свете не захочет использовать мой сайт. Она и впрямь расстроилась. Так сильно, что ее акцент — этакое клеймо гетто — стал пропадать.

— Я потеряю свою работу. Меня посадят в тюрьму. А моя стипендия…

— Работу? — выдавила я, не веря ушам. В сети 10-я была известным мастером по видеоклипам. Зачем ей деньги? Я-то полагала, что каждый человек, прославившийся в сети, по меньшей мере миллионер.

— В «Годиве». Помощником управляющего.

Кери издала сдавленный звук, а ее лицо приобрело грустный, задумчивый вид. Она пошарила рукой под кассовым аппаратом и вытащила ручку и бумажную ленту для чеков. Кери подтянула колени к груди, растянула на ногах ленту и принялась что-то на ней строчить.

— У меня, — заявила 10-я, постучав по груди пистолетом и напустив на себя вид умудренного опытом человека, — есть планы. Я собираюсь стать адвокатом. Потом я подцеплю себе одного из нью-йоркских «Нике», желательно Мозеса Эндрюса, и буду раскатывать на «феррари». Зачем мне, по-твоему, убивать кого-нибудь?

Из-за витрины со средствами для ухода за телом от Гуччи, расставленными в виде пирамиды, донесся шум, я подпрыгнула и навела пистолет.

Это был преподобный Ван Эмберг. Он посмотрел на меня, я посмотрела на него, он поднял руки вверх и…

— Назад, твою мать!

…попятился назад. Я дождалась, пока он уберется из нашей зоны, осмотрела периметр и нырнула вниз, под прилавок. 10-я все еще пялилась на меня, надеясь услышать из моих уст объяснение странному поведению Сук Хи.

— Просто все с самого начала пошло как-то не так, — промямлила я.

— Тебе следует научиться обуздывать собственную враждебность, детка. Усвоить хорошие манеры, начать контролировать себя.

Только сейчас до меня дошло, что 10-я просто разыгрывает очередную сцену перед камерой. Мир вокруг катится в тартарары — нас обложили со всех сторон сотрудники службы безопасности магазина, того и гляди лейтенант Ежевика возьмет контроль над ситуацией в свои руки. А 10-я знай себе снимает. Воображает себя художницей. Я взбеленилась. Спросила:

— Кто ты, Оби Ван гребаный Кеноби?

10-я смотрит на меня с грустью. Или, может, никакой грусти и в помине нет, просто взгляд у нее такой от рождения. У нее светящиеся карие глазищи, как у мягких зверюшек Сук Хи.

— Деточка, у тебя проблемы. Я рассмеялась.

— Да мой файл в компьютере школьного психолога весит больше, чем игра «Хозяин подземной тюрьмы», — выпалила я.

Странно, но иногда ты говоришь одно, а слышится совсем другое. Как только эти слова вырвались из моего рта и рассеялись в безмятежной широкогрудой свитерной «Джей-Си-Пенни» ауре 10-й, они утратили всякие признаки гордости, которые я в них вкладывала. Нет, они прозвучали как-то жалко, совсем по-детски, взволнованно, но взволнованно не в хорошем смысле, а скорее заполошно.