"Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 - Дженн Лайонс

взрослым, чтобы самостоятельно зарабатывать на жизнь. Взамен ты пройдешь курсы по программе, разработанной мной. Это будет изучение языков — латыни, греческого и, конечно, мандаринского. Ты будешь наслаждаться легкой, комфортной жизнью и лучшим образованием, которое только можно себе позволить. Все, чего я жду взамен, — это чтобы ты усердно занимался учебой.

Профессор Ловелл сцепил руки вместе, словно в молитве. Мальчика смутил его тон. Он был абсолютно ровным и беспристрастным. Он не мог понять, хочет ли профессор Ловелл видеть его в Лондоне или нет; действительно, это было похоже не столько на усыновление, сколько на деловое предложение.

— Я настоятельно прошу тебя хорошенько подумать над этим, — продолжал профессор Ловелл. — Твои мать, бабушка и дедушка умерли, отец неизвестен, и у тебя нет дальних родственников. Если ты останешься здесь, у тебя не будет ни гроша за душой. Все, что ты будешь знать, — это нищета, болезни и голод. Если повезет, ты найдешь работу в доках, но ты еще мал, поэтому несколько лет ты проведешь, попрошайничая или воруя. Если ты достигнешь совершеннолетия, лучшее, на что ты можешь надеяться, — это тяжелый труд на кораблях.

Мальчик завороженно смотрел на лицо профессора Ловелла, пока тот говорил. Нельзя сказать, что он никогда раньше не встречал англичан. Он встречал множество моряков в доках, видел весь спектр лиц белых людей, от широких и румяных до болезненных и покрытых пятнами от печени, до длинных, бледных и суровых. Но лицо профессора представляло собой совершенно иную загадку. У него были все компоненты стандартного человеческого лица — глаза, губы, нос, зубы, все здоровое и нормальное. Его голос был низким, несколько плоским, но, тем не менее, человеческим. Но когда он говорил, его тон и выражение лица были полностью лишены эмоций. Он был чистым листом. Мальчик вообще не мог догадаться о его чувствах. Когда профессор описывал раннюю, неизбежную смерть мальчика, он мог бы перечислять ингредиенты для рагу.

— За что? — спросил мальчик.

— Почему что?

— Зачем я вам нужен?

Профессор кивнул на ящик, в котором лежал серебряный слиток.

— Потому что ты можешь это сделать.

Только тогда мальчик понял, что это была проверка.

— Вот условия моей опеки. — Профессор Ловелл протянул через стол двухстраничный документ. Мальчик взглянул вниз, затем бросил попытку просмотреть его; плотный, петляющий почерк выглядел почти неразборчивым. — Они довольно просты, но прежде чем подписать их, прочти их полностью. Ты сделаешь это сегодня перед сном?

Мальчик был слишком потрясен, чтобы сделать что-либо, кроме как кивнуть.

— Очень хорошо, — сказал профессор Ловелл. — Еще одна вещь. Мне пришло в голову, что тебе нужно имя.

— У меня есть имя, — сказал мальчик. — Это…

— Нет, так не пойдет. Ни один англичанин не сможет его произнести. Мисс Слейт дала тебе имя?

На самом деле, так оно и было. Когда мальчику исполнилось четыре года, она настояла на том, чтобы он взял себе имя, под которым англичане могли бы воспринимать его всерьез, хотя она никогда не уточняла, какие это могут быть англичане. Они выбрали что-то наугад из детской рифмованной книжки, и мальчику понравилось, как твердо и округло звучат слоги на его языке, так что он не жаловался. Но больше никто в семье не пользовался этим стишком, и вскоре мисс Бетти тоже его забросила. Мальчику пришлось на мгновение задуматься, прежде чем он вспомнил.

— Робин.[759]

Профессор Ловелл на мгновение замолчал. Его выражение лица смутило мальчика — брови нахмурились, как будто в гневе, но одна сторона рта скривилась, как будто от восторга.

— Как насчет фамилии?

— У меня есть фамилия.

— Та, которая подойдет в Лондоне. Выбирай любую, какая тебе нравится.

Мальчик моргнул.

— Выбрать… фамилию?

Фамилии — это не то, что можно бросить и заменить по прихоти, подумал он. Они обозначали родословную; они обозначали принадлежность.

— Англичане постоянно изобретают свои имена, — сказал профессор Ловелл. — Единственные семьи, которые сохраняют свои имена, делают это потому, что у них есть титулы, за которые можно держаться, а у тебя их точно нет. Тебе нужно только имя, чтобы представиться. Подойдет любое имя.

— Тогда я могу взять ваше? Ловелл?

— О, нет, — сказал профессор Ловелл. — Они подумают, что я твой отец.

— О… конечно. — Глаза мальчика отчаянно метались по комнате, ища какое-нибудь слово или звук, за который можно было бы зацепиться. Они остановились на знакомом томе на полке над головой профессора Ловелла — «Путешествиях Гулливера». Чужак в чужой стране, который должен был выучить местные языки, если хотел не умереть. Он подумал, что теперь понимает, что чувствовал Гулливер.

— Свифт? — рискнул он. — Если только…

К его удивлению, профессор Ловелл рассмеялся. Смех странно звучал из этого сурового рта; он прозвучал слишком резко, почти жестоко, и мальчик не мог не вздрогнуть.

— Очень хорошо. Ты будешь Робин Свифт. Мистер Свифт, рад знакомству.

Он встал и протянул руку через стол. Мальчик видел, как иностранные моряки приветствуют друг друга в доках, поэтому он знал, что делать. Он встретил эту большую, сухую, неуютно прохладную руку своей. Они пожали друг другу руки.

Через два дня профессор Ловелл, миссис Пайпер и только что окрещенный «Робин Свифт» отплыли в Лондон. К тому времени, благодаря многочасовому постельному режиму и постоянному питанию горячим молоком и обильной стряпней миссис Пайпер, Робин достаточно окреп, чтобы ходить самостоятельно. Он тащил по трапу тяжелый сундук с книгами, с трудом поспевая за профессором.

Гавань Кантона, устье, из которого Китай встречался с миром, была вселенной языков. Громкий и быстрый португальский, французский, голландский, шведский, датский, английский и китайский проносились в соленом воздухе, смешиваясь в неправдоподобно взаимопонятном пиджине, который понимали почти все, но лишь немногие могли говорить на нем с легкостью. Робин хорошо знал этот язык. Первые знания иностранных языков он получил, бегая по причалам; он часто переводил для моряков в обмен на брошенный пенни и улыбку. Он и представить себе не мог, что сможет проследить за языковыми фрагментами этого пиджина до их истоков.

Они шли по набережной, чтобы встать в очередь на посадку на «Графиню Харкорт», один из кораблей Ост-Индской компании, который в каждом рейсе принимал небольшое количество коммерческих пассажиров. В тот день море было шумным и неспокойным. Робин дрожал, когда порывы холодного морского ветра злобно резали его пальто. Ему очень хотелось оказаться на корабле, в каюте или где-нибудь еще, где есть стены, но что-то задерживало очередь на посадку. Профессор Ловелл отошел в сторону, чтобы посмотреть. Робин последовал за ним. На самом верху трапа член экипажа ругал пассажира, язвительные английские гласные пробивались сквозь утреннюю прохладу.