"Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 - Дженн Лайонс

Ни у кого больше не было ответа.

— Это перевод, — сказал профессор Плэйфер. — Проще говоря, слова для перевода.

Пока он говорил, он быстро выгравировал слово на одной стороне бруска, а затем показал им, что он написал: Translate.

— Глагол «переводить» имеет несколько разные значения в каждом языке. Английские, испанские и французские слова — translate, traducir и traduire — происходят от латинского translat, что означает «переносить через». Но когда мы переходим за пределы романских языков, мы получаем нечто иное. — Он начал писать новый набор букв на другой стороне. — Китайское fānyì, например, означает «переворачивать» или «переворачивать что-то», а второй иероглиф yì имеет значение изменения и обмена. В арабском языке tarjama может означать как биографию, так и перевод. В санскрите слово «перевод» — анувад, что также означает «повторять или повторять снова и снова». Разница здесь временная, а не пространственная метафора латинского языка. В языке игбо два слова для перевода — tapia и kowa — оба связаны с повествованием, деконструкцией и реконструкцией, разбиением на части, что делает возможным изменение формы. И так далее. Различия и их последствия бесконечны. Как таковых, нет языков, в которых перевод означал бы совершенно одно и то же.

Он показал им, что написал на другой стороне. Итальянский — tradurre. Он положил ее на стол.

— Переведите, — сказал он. — Tradurre.

Как только он поднял руку от барной стойки, она начала дрожать.

Пораженные, они смотрели, как бар сотрясается все сильнее и сильнее. Это было ужасно. Бар словно ожил, как будто в него вселился какой-то дух, отчаянно пытающийся вырваться на свободу или, по крайней мере, расколоться на части. Он не издавал никаких звуков, кроме яростного стука о стол, но Робин услышал в своем сознании мучительный, сопровождающий его крик.

— Переводческая пара создает парадокс, — спокойно сказал профессор Плэйфер, когда бар начал трястись так сильно, что отскочил от стола на несколько дюймов. — Он пытается создать более чистый перевод, что-то, что будет соответствовать метафорам, связанным с каждым словом, но это, конечно, невозможно, потому что идеальных переводов не бывает.

В брусе образовались трещины, тонкие прожилки, которые разветвлялись, раздваивались и расширялись.

— Проявлению некуда идти, кроме как в сам брусок. Поэтому он создает непрерывный цикл, пока, наконец, планка не разрушится. И… это происходит.

Бар подпрыгнул в воздух и разлетелся на сотни мелких кусочков, которые рассыпались по столам, стульям, полу. Когорта Робина отступила назад, вздрогнув. Профессор Плэйфер и глазом не моргнул.

— Не пробуйте. Даже из любопытства. Это серебро, — он пнул ногой один из упавших осколков, — нельзя использовать повторно. Даже если его расплавить и переплавить, любые слитки, сделанные даже из унции этого серебра, будут бессильны. Хуже того, эффект заразителен. Вы активируете слиток, когда он лежит на куче серебра, и он распространяется на все, с чем соприкасается. Легкий способ потратить пару десятков фунтов впустую, если не быть осторожным. — Он положил гравировальную ручку обратно на рабочий стол. — Это понятно?

Они кивнули.

— Хорошо. Никогда не забывайте об этом. Окончательная жизнеспособность перевода — это увлекательный философский вопрос — в конце концов, именно он лежит в основе истории о Вавилоне. Но такие теоретические вопросы лучше оставить для классной комнаты. А не для экспериментов, которые могут обрушить здание.

— Энтони был прав, — сказала Виктория. — Зачем кому-то беспокоиться о литературном факультете, если есть серебряное дело?

Они сидели за своим обычным столом в «Баттери», чувствуя головокружение от власти. Они повторяли одни и те же слова о серебряном деле с тех пор, как закончились занятия, но это было неважно; все это казалось таким новым, таким невероятным. Когда они вышли из башни, весь мир казался другим. Они вошли в дом волшебника, наблюдали, как он смешивает свои зелья и произносит заклинания, и теперь ничто не могло удовлетворить их, пока они не попробовали сами.

— Я слышал свое имя? — Энтони опустился на сиденье напротив Робина. Он оглядел их лица, затем понимающе улыбнулся. — О, я помню этот взгляд. Это Плэйфер устроил вам сегодня демонстрацию?

— Это то, чем ты занимаешься весь день? — взволнованно спросила Виктория. — Возишься с парами совпадений?

— Достаточно близко, — сказал Энтони. — Это включает в себя гораздо больше листания этимологических словарей, чем просто возиться, но как только вы улавливаете что-то, что может сработать, все становится действительно забавным. Сейчас я играю с парой, которая, как мне кажется, может пригодиться в пекарнях. Мука и цветок.

— Разве это не совершенно разные слова? — спросила Летти.

— Можно подумать, — сказал Энтони. — Но если вернуться к англо-французскому оригиналу тринадцатого века, то окажется, что изначально это было одно и то же слово — цветок просто обозначал самую мелкую часть зерновой муки. Со временем цветок и мука разошлись и стали обозначать разные предметы. Но если эта плитка работает правильно, то я смогу установить ее в мукомольные машины, чтобы рафинировать муку с большей эффективностью. — Он вздохнул. — Я не уверен, что это сработает. Но я рассчитываю всю жизнь получать бесплатные булочки от Vaults, если это произойдет.

— Ты получаешь авторские отчисления? — спросила Виктория. — Каждый раз, когда они делают копию ваших слитков, я имею в виду?

— О, нет. Я получаю скромную сумму, но вся прибыль идет в башню. Правда, они вносят мое имя в книгу регистрации пар. Пока что у меня их шесть. А всего в Империи сейчас используется около двенадцати сотен активных пар, так что это самая высокая академическая лавра, на которую можно претендовать. Это лучше, чем опубликовать статью где-нибудь еще.

— Подожди, — сказал Рами. — Разве двенадцать сотен — это не мало? Я имею в виду, что пары совпадений используются со времен Римской империи, так как…

— Как получилось, что мы не покрыли страну серебром, выразив все возможные пары совпадений?

— Верно, — сказал Рами. — Или, по крайней мере, придумали больше двенадцати сотен.

— Ну, подумайте об этом, — сказал Энтони. — Проблема должна быть очевидной. Языки влияют друг на друга; они вливают друг в друга новый смысл, и, как вода, вырывающаяся из плотины, чем более пористыми являются барьеры, тем слабее сила. Большинство серебряных слитков, питающих Лондон, — это переводы с латыни, французского и немецкого. Но эти слитки теряют свою эффективность. По мере распространения языкового потока через континенты — когда такие слова, как saute и gratin, становятся стандартной частью английского лексикона — семантический барьер теряет свою силу.

— Профессор Ловелл говорил мне нечто подобное, — сказал Робин, вспоминая. — Он убежден, что со временем романские языки будут приносить все меньше прибыли.

— Он прав, — сказал Энтони. — В