Весь Роберт Хайнлайн в одном томе - Роберт Хайнлайн

— Брайан, я не могу здраво судить о нем. Голова идет кругом, и я ничего не соображаю.

— Хочешь, я поговорю о нем с дедушкой Айрой? Уж его-то с толку не собьешь.

— Да, поговори. Только не намекай, что я хочу лечь с ним в постель: отец смутится, скажет "гмм" и уйдет из комнаты. Кроме того, он и сам это знает — я чувствую.

— Понимаю. Конечно же, Айра ревнует тебя к этому франту, так что эту сторону вопроса я не стану затрагивать.

— Отец? Ревнует меня? Да что ты!

— Любимая, ты такая прелесть, что не беда, если ты немного дурочка.

Айра может ревновать тебя — и ревнует — по той же причине, что и я ревную шалунью Нэнси: потому что не могу ее иметь. Айра хочет тебя сам, но ему нельзя. А мне ревновать тебя нечего, потому что ты моя, и я знаю, что твои сокровища — неисчерпаемое эльдорадо. Тот цветочек между твоих славных ляжек — все равно что рог изобилия: я могу делить его с кем угодно, и он не иссякнет. Но для Айры это сокровище недоступно.

— Да он мог бы иметь меня, когда только захочет!

— Ух ты! Ты что, захватила его наконец врасплох?

— Черта с два. Так он и поддался.

— Значит, ситуация не изменилась: Айра не тронет тебя по той же причине, по которой я не трону Нэнси — хотя у меня нет железной уверенности, что я столь же благороден, как Айра. Ты лучше скажи Нэнси, чтобы получше прикрывалась и вела себя смирно со своим бедным, старым, хилым папой.

— Будь я проклята, если скажу, Брайни. Ты единственный мужик на свете, про которого я точно знаю, что он не причинит нашей Нэнси зла. Если она пробьет твою оборону, я ее только похвалю — и авось научусь от нее, как управиться с собственным вредным, твердокаменным родителем.

— Ладно, рыжая, понюхаю Нэнси, а потом кинусь на тебя. Узнаешь тогда!

— Ох, испугал. А хочешь посмеяться? Брайан младший захотел посмотреть, и Нэнси ему показала.

— А чтоб им!

— Да. Я сохранила хорошую мину: не смеялась и не притворялась шокированной. Брайан младший сказал, что никогда не видел, чем же девочки отличаются от мальчиков. — Чепуха! Все наши ребятишки бегали нагишом друг перед другом — мы их так воспитывали.

— Но ведь он прав, дорогой. У мальчишек все на виду, а у девочек все внутри и ничего не видно, если только она не ляжет и не даст посмотреть.

Вот это Нэнси и сделала. Легла, задрала рубашку — она только что вышла из ванной, — раздвинула ноги, развела руками губы и показала брату, откуда дети выходят. Ей, наверно, и самой было приятно — мне было бы, только никто из братьев меня об этом не просил.

— Женщина, в этой жизни нет такого, что не было бы тебе приятно.

Я подумала.

— Пожалуй, что и так, Брайан. Иногда бывает грустно, но вообще-то мне прекрасно живется. Даже мистер Бронсон доставляет мне больше радости, чем грусти… потому что я могу рассказать о нем своему любимому мужу, который за это не перестанет меня любить.

— Хочешь, я скажу Айре, чтобы снизил бдительность? Чтобы смотрел на тебя сквозь пальцы, как смотрел бы я?

— Давай подождем, пока ты не дашь оценку мистеру Бронсону. Если ты его одобришь, я мигом скину штанишки. А если нет, буду и дальше разыгрывать весталку. Я тебе уже говорила — у меня голова идет кругом, и я не способна рассуждать. Тут нужно твое трезвое суждение.

* * *

Во вторник и "Пост" и "Стар" сообщили, что президент Вильсон обратился к конгрессу с посланием, предлагая объявить, что США и Германская империя находятся в состоянии войны. В среду мы ожидали, что на улице вот-вот закричат "экстренный выпуск" или что зазвонит телефон, но ни того ни другого не случилось. Детей мы отправили в школу, хотя им не хотелось идти, особенно Брайану младшему. Вудро был совершенно невыносим я еле сдерживалась, чтобы не лупить его беспрерывно.

В четверг вернулся отец, очень взволнованный, они с Брайаном шептались, а я старалась побольше быть с ними, поручив детям все, что возможно. Вудро требовал, чтобы дед — или еще кто-нибудь — поиграл с ним в шахматы, пока дед не перекинул его через колено и не всыпал ему, поставив потом в угол.

В пятницу объявили войну. Экстренные выпуски появились на нашей улице как раз перед полуднем, и муж тотчас же позвонил своему товарищу, лейтенанту Бозеллу. Тот заехал за ним, и они оба отправились в форт Ливенворт, по месту своего назначения. Брайан не стал дожидаться телеграммы.

Брайан младший и Джордж пришли домой обедать, проводили отца и в первый раз в жизни опоздали в школу. Нэнси и Кэрол прибежали из своей школы, всего в нескольких кварталах от нас, как раз вовремя, чтобы поцеловать Брайана. Я не стала спрашивать, сбежали они с занятий или школу распустили — это не имело значения.

Отец отдал честь лейтенанту Бозеллу и Брайану и направился прямо на остановку трамвая, не заходя в дом.

— Ты знаешь, куда и зачем я иду, — сказал он мне. — Вернусь, когда вернусь.

Да, я знала. Отец не находил себе места с тех пор, как его признали негодным к военной службе.

Я сдала все дела Нэнси и легла в постель, второй раз на дню: после завтрака я попросила отца последить за малышами, чтобы мы с Брайаном могли полежать еще — мы оба догадались, что сегодня будет Der Tag <тот самый день (нем.)>. На этот раз я легла в постель лишь для того, чтобы поплакать.

Около трех я встала. Нэнси подала мне чай с гренкой, и я немного поела. В это время вернулся отец — такой взбешенный, каким мне еще не доводилось его видеть. Объяснять он ничего не стал. Нэнси сказала, что ему звонил мистер Бронсон, и тут отца прорвало.

Кажется, "трус" было самым мягким словом, которым он обозвал мистера Бронсона, а самым сильным — "немецкий прихвостень". Отец не сквернословил, а просто изливал свою ярость и разочарование.

Мне просто не верилось. Мистер Бронсон — трус? И сторонник немцев? Но отец высказал в его адрес все до мелочей — видно, тот поразил его в самое сердце. В своем горе — родина в опасности, любимый муж, тайный возлюбленный, и все в один день — мне пришлось напомнить себе, что отцу не менее тяжело. Сын его брата,