1977 - Александр Скок

Я кивнул:

– Пройдемся по аллее.

Я взял ее пальто с вешалки, помог надеть, затем оделся сам. Перед тем как выйти, бросил взгляд на парней. Все трое уставились на нас, нагло, без стыда. Что-то в их позах и ухмылках говорило, что история на этом не закончилась. Нет, с такими, как они, никогда не заканчивается сразу. И эта мысль – она шла со мной рядом, как чужая тень, пока мы с Аней неспешно шагали по аллее. Я не выдержал и натянул шапку. Солнце светило ярко, мороз кусал лицо, как злой пес. Градусов двадцать пять точно, а может и больше. Снег под ногами скрипел, будто старые пружины, и блестел в солнечных лучах, словно кто-то рассыпал по нему крошечные осколки стекла.

Мы шли молча. Только ее дыхание слышалось рядом, легкое, прерывистое, как будто она переживала что-то внутри. Я чувствовал этот момент – все вокруг замерло, ожидая, что будет дальше.

Телефон в кармане. Опять его положил. Привычка. И тут в голову пришла мысль. Абсурдная, почти детская. Один наушник Ане, другой мне, включить что-нибудь вроде Стинга. Какой-нибудь медляк. Потанцевать прямо здесь, среди скрипучего снега и пустой аллеи. Когда-то я так сделал с Юлькой. Это было во время нашего первого свидания. Она засмеялась, сказала, что это глупо, но все равно танцевала.

Но Юлька – моя жена. А Аня… Аня – просто девушка, которая вдруг оказалась рядом в случайный момент. Так я себе это объяснил.

Я мысленно выругался. Танцы под Стинга – плохая идея. Не для женатого мужчины. Даже эта прогулка уже балансировала на границе дозволенного, и я знал, что Юлька, если узнает, не оставит этот танец без внимания. Для нее это было бы изменой, без вопросов. Она бы так решила.

Так что Стинг и медляк отменяются. Мы просто прогуляемся.

С каждой минутой наше молчание становилось тяжелее. Я обернулся через плечо, но сзади никого не было. Парни, кажется, потеряли к нам интерес, а может, просто исчезли, как приведения, оставив после себя неприятное послевкусие.

Чтобы разрядить эту нарастающую тяжесть, я спросил:

– Какие планы на сегодня?

– В шесть часов у меня гимнастика, – ответила Аня. – Наверное, мне пора домой. Который час?

Я взглянул на наручные часы.

– Почти двенадцать.

– Проводишь меня до остановки?

– Конечно.

Молчание вернулось, тягучее и странное. Мы шли рядом, но ее мысли было где-то далеко, это чувствовалось. И вдруг она спросила, почти шепотом:

– Где ты живешь?

– В гостинице, – ответил я, бросив на нее взгляд.

Она снова замолчала. Внутри нее явно шла какая-то борьба – между желанием спросить, и страхом задать этот вопрос. Это было написано на ее лице.

– А что? – спросил я, решив сам дать ей толчок.

– Просто… не пойми неправильно, – начала она, ее голос дрогнул. – Просто хотела узнать твой телефон. Вдруг мне нужно будет тебе позвонить.

Она сказала это, не глядя на меня. Боялась, что увидит в моих глазах осуждение? Возможно. Я усмехнулся про себя. Какая же глупышка.

– Есть что-то еще кроме латыни? – я улыбнулся, надеясь разрядить обстановку.

Аня усмехнулась, почти весело:

– Нет. Дальше я сама все сдам.

– У меня нет телефона, – я пожал плечами.

– Ну да. Ты же в гостинице.

– Могу позвонить завтра. Найду, откуда.

Она чуть наклонила голову, и челка из-под шапки упала на ее лицо:

– Завтра иду с друзьями кататься на коньяках. Пойдешь?

– Почему бы и нет. Во сколько?

– Вечером, – она смахнула челку в сторону. – Точное время я еще сама не знаю.

– Тогда я позвоню тебе ближе к шести. Нормально будет? Отец еще на работе?

– Нормально.

Затем – резкий, тупой удар в спину. Я обернулся. На аллее остался кусок промерзшего, как камень, снега. Это был не снежок – в такую погоду его нельзя было слепить даже с усилием.

Я огляделся, и взгляд тут же нашел хулиганов. На противоположной стороне улицы шли те самые парни. Рыжий – тот самый, с веснушками – метнул еще один кусок снега, с явным прицелом на нас.

– Придурки, – пробормотал я.

В этот раз он промахнулся, но ухмылка на его лице сказала мне все, что нужно. Это была не просто дурацкая шутка. Нет, тут был вызов, открытый, наглый.

Аня притихла рядом, но я почувствовал, как ее плечи напряглись.

– Осторожно! – выкрикнул я, резко дернув Аню в сторону.

Ледышка ударилась о тротуар в сантиметрах от ее ног и покатилась, оставляя не снегу дорожку. На мгновение все замерло – воздух, испуганное лицо Ани, моя рука на ее плече.

Когда я посмотрел на ту сторону улицы, парней там уже не было – они перебегали дорогу, как голодные волки, чуя добычу.

– Пойдем отсюда, – прошептала Аня и потянула меня за руку.

Я поддался. Ее пальцы сжали мою руку сильнее, чем я ожидал. Спиной я чувствовал их взгляды. А потом в затылок что-то глухо ударило. Не больно, но унизительно. Я замер. Под ногами вертелась небольшая ледышка.

Выдохнул. Отпустив руку Ани, развернулся.

Я вырос в девяностых. Я знал, что делать, когда такие, как они, переходили грань дозволенного. А вот знали ли они, что я сделаю? Навряд ли.

Они остановились, как волки, заметив опасность, но еще не решили, нападет добыча или нет. Ухмылялись.

Я оглядел их, оценивая. Трое. Всем по двадцать, не больше. Черные пальто, шапки-ушанки. Один – невысокий, худой, чернобровый, напоминал цыгана. Второй – плотный, приземистый, с глазами, что смотрели из-под лба, как у старого быка. Третий – рыжий, самый высокий, с толстыми губами и широкими плечами. У них была одна общая черта, которая сразу бросалась в глаза. Взгляд. Наглый, хищный, беспощадный. И почему-то я вспомнил ту немецкую овчарку, она однажды смотрела на меня так же – за секунду до того, как броситься.

По одиночке они не представляли для меня угрозы, а втроем…

– Кто это сделал? – спросил я, медленно переводя взгляд с одного на другого.

Они пожали плечами. Тогда я решительно направился к рыжему. Встав перед ним, задал вопрос:

– Ты?

– Нет, – ответил с ехидной ухмылкой.

Я переложил портфель в левую руку, правую сжал в кулак…

Неожиданно для рыжего я резко замахнулся и вложил в удар все, что накопилось. Мой кулак встретил его лицо глухим звуком,