1977 - Александр Скок

от которого по руке прошла почти приятная боль. Кровь брызнула из его носа, тяжелыми каплями окрасив белый снег в темно-красное. Рыжий пошатнулся, сжал лицо рукой и зашипел, как раненный зверь.

Сзади я услышал короткий взрывной вскрик Ани, но уже было поздно останавливаться.

– Э, ты че! – выплюнул чернобровый, напоминая змею перед броском. Он шагнул вперед и ударил правой, но я успел увернуться.

Толстяк вытащил свои кулачки из карманов пальто и двинулся на меня, его лицо покраснело от гнева. Они шли на меня, готовясь к слаженной атаке. Или ждали, пока рыжий поднимется?

Ну, что ж, погнали!

Я бросил портфель в снег, туда же полетели очки. В голове прозвучала лишь одна мысль: «Я вырос в девяностые. Меня так просто не взять!».

Снег скрипел под их ногами, но я этого уже не слышал. В ушах гудела кровь. Зрение сузилось, оставив только их троих в центре внимания. Я знал, что будет больно. Но в такие моменты боль – это пустяк. Главное – выстоять.

Глава 8

Они напали сразу. Ну, почти сразу – достаточно, чтобы мозг застрял в этом дурацком моменте, пытаясь угнаться за двумя угрозами одновременно. Первый – цыган с быстрыми, расчетливыми движениями, как у дуэлянта. Его удар шел прямо на меня, и я инстинктивно выставил руку, чтобы отбить. Все бы ничего, если бы в этот момент толстый не решил включиться.

Он двигался медленно, как ломовая лошадь, но, черт возьми, удар как молот. Удар был грубым, бесцеремонным – прямо чуть выше уха. Не лицо, не челюсть, а вот это место, где тонкая кожа и кости резонируют с каждым толчком, как барабан. Боль ударила волной, горячей и мгновенной, голова мотнулась назад.

Я попробовал собрать мысли, вернуть себе контроль, но этот момент стоил мне всего. Я пропустил второй удар. Теперь от цыгана, и этот прилетел прямо в бровь. Мир сразу пошел под откос, будто кто-то накренил землю. Ноги предали меня, или, может, лед сделал свою часть работы – кто теперь разберет. Я полетел вниз, и тротуар встретил меня как старый враг, холодный и беспощадный.

Но они не собирались останавливаться. Рыжий, до этого маячил сбоку, как наблюдатель, вдруг выкинул ногу. Его ботинок вошел мне в ребра. Я не мог дышать, не мог двигаться, но знал: они еще не закончили.

– Все, хватит! Убьете! Поднимите, – скомандовал толстый.

Кто-то схватил меня за подмышки, и резко поставил на ноги. Ледяной тротуар шатался под ногами, или это моя голова отказывалась сотрудничать с реальностью? Меня грубо поставили к дереву – холодная кора впилась в спину. Они расположились напротив, их силуэты казались больше, чем были на самом деле.

Я поднял голову и сразу почувствовал, как что-то теплое и липкое скатилось в уголок глаза. Кровь. Она резала зрение. Я машинально стер ее рукавом, но неприятные ощущения остались.

Аня была неподалеку. Она стояла, замерев, ее лицо застыло в выражении чистого ужаса. Я видел этот взгляд раньше, когда на нее напала стая собак. Те же пустые глаза, тот же застывший крик, который так и не родился. Она ничего не могла сделать, только смотреть, как разворачивается спектакль.

Толстый шагнул ближе. Он остановился на расстоянии вытянутой руки. Его глаза были темные, тяжелые. Потом он ухмыльнулся – медленно, лениво.

– Ну как, понравилось? – сказал он с ленивой насмешкой, которую люди обычно приберегают для жертв. Для тех, кто уже не может ответить.

– Ага, очень. Думаю, записаться к вам на массаж. Спина болит часто, – прохрипел я, натянув на лицо усмешку.

Цыган поднял кулак.

– Можем повторить, – сказал он, наклоняясь чуть ближе, так что я почувствовал запах его дыхания: табак и дешевое пиво.

– А скидка будет? – бросил я.

Он улыбнулся, но это была не добрая улыбка. Кулак завис в воздухе, потом вдруг рванул вниз и, прежде чем я успел хотя бы напрячь мышцы, ударил меня прямо в солнечное сплетение.

Боль пришла мгновенно. Тупая, вязкая, она разлилась по всему телу. Воздух вылетел из легких, словно его откачали насосом. Я согнулся пополам, сдавленно закашлялся, глотая воздух ртом.

Я задыхался. Грудь сжималась, спазм не отпускал. Воздух был ледяным, резал горло, но я все равно пытался глотать его. Раз за разом. Потому что это все, что я мог сделать.

– За Анькой вздумал ухаживать? – произнес толстый, сунув руки в карманы пальто. Его ноги широко разъехались по льду. В моем мире это называлось «позой альфа-самца».

Я выдавил кашель и, собрав остатки воздуха, хрипло выплюнул:

– Тебе-то что?

– А то. Она моя.

– Она об этом хоть знает? – усмехнулся я и снова закашлялся.

– Скоро будет знать. Она. Моя. Понял? Еще раз. Увижу. Тебя с ней. Рядом. – Он сделал паузу, чтобы подчеркнуть кто тут главный. – Пришибу. Понял?

Толстый говорил так, будто все вокруг принадлежало ему: деревья, тротуар, лед, Аня. Властно, нахально. И тут я догадался: это он сын члена горкомпартии.

– Слышу плохо. У меня справка есть. Что глухой. Забыл дома. Могу по почте прислать.

Цыган не выдержал и шагнул вперед. Его лицо перекосилось от злости.

– Ты у меня сейчас договоришься, – прорычал он, поднимая кулак.

Рыжий глядел на меня так, будто уже копал мне яму. Его нос распух, стал багрово-синим.

– Держите его крепче, мужики, – сказал он.

Они подчинились мгновенно. Вцепились в мои руки. Рыжий сделал шаг вперед, сжал кулак и ударил. Вложил в удар все: и свою боль, и злость, и унижение. Кулак вошел в мою скулу, и мир вспыхнул. Это было как будто кто-то прижег лицо раскаленным железом. В глазах заплясали искры, которые тут же погасли в густой пелене боли.

– Все? – спросил толстый.

Рыжий удовлетворенно кивнул, потирая костяшки. Они разжали руки, и я едва не рухнул на землю, но удержался на ногах.

Толстый полез в карманы моего пальто. Он вытащил мои деньги, быстро пересчитал и присвистнул. Сто рублей с небольшим хорошие деньги. Положив их к себе в карман, достал мой телефон, повертел его в руках, изучая.

– Что это? – спросил он.

– Тебе не говорили, что совать руки в чужие карманы нехорошо? Положи обратно. Где взял.

Цыган взял телефон, повертел его в руках, потом пожал плечами, и вернул толстому. Тот снова начал его изучать. В этот момент экран ожил