Священная лига - Денис Старый

дворянство. Забыли они о кресте, раз не приходят на службу к нему, единственному пастырю земли Русской. Тут бы назначить епитимью, да шествие по всей Москве устроить в одних ночных рубахах. Но как бы не мечтал о подобном Иоаким, понимал, что это невозможно.

— Иннокентий, пришли ли митрополиты на встречу со мной? — спросил владыка, как только отслужил службу.

— Нет, — скупо ответил помощник патриарха.

— Чем отговорились? — последовал следующий вопрос.

Иннокентий не отвечал. Иоаким пристально посмотрел на своего человека. А своего ли? Патриарх почувствовал явный холодок.

— И ты, брут? — усмехнулся владыка.

Он так и хотел сейчас сказать Иннокентию, что патриарх отнюдь не Цезарь и никто не собирается его предавать настолько, чтобы убивать. Впрочем, может быть, и были те, кто захотел бы и убить, но делать из Иоакима мученика — значит отдать вторую жизнь тем его начинаниям, которые можно приписывать патриарху.

Забвение — вот тот ужас, которого боится владыко. И похоже, всё к этому и идёт. Казанский митрополит, Новгородский — они вторые по влиянию после Иоакима. И вместе отказываются подчиниться пастырю своему. А епископ Холмогорский, выказавший свою покорность Иоакиму… Этот слишком мелкая фигура.

— Что посоветуешь? — ошарашил вопросом патриарх. — Если ты еще не полный предатель веры и меня.

Он повелевал, он указывал, но никогда не спрашивал советов. Значит, наступил тот надлом, после которого владыко перестаёт быть самим собой. И отец Иннокентий это почувствовал. Последние путы, что привязывали Иннокентия к патриарху, трещали по швам. Иоаким показал, что может быть слабым.

Нет, он не столь силён характером, как, скажем, не отступивший ни на шаг от своих убеждений протопоп Аввакум. Может, потому Иоаким и сделал всё, чтобы предводителя старообрядцев всё-таки убили, он не мог совладать с той силой характера Аввакума.

— До меня дошли слухи, что это ты венчал наставника Петра, — сказал владыка, тем самым являя ещё большую свою слабость.

Иоаким считал, что обязательно за такой поступок последует наказание. А тут — всего лишь вопрос, или даже утверждение без последствий.

— Я вижу корень зла и угрозу нашей православной церкви, — казавшийся ещё недавно грозным, растерянный человек согнулся к уху Иннокентия и тихо произнёс: — Ты должен покарать смертью того, кто смуту посеял ложными письмами.

Иннокентия это ошарашило. Приказы на убийство тех или иных лиц могли поступать от Иоакима. Но всегда они были завуалированы, никогда прямо патриарх об этом не говорил. Теперь же он казался почти что злодеем в своей прямоте. Тать в рясе.

— Сие деяние свяжут с тобой, владыко, — попытался образумить патриарха Иннокентий.

— Не свяжут. Я отправлюсь в паломничество по святым обителям. Заручусь поддержкой монастырей, иных отцов Церкви нашей святой. А в моё отсутствие они ни о чём не договорятся. Сан патриарха с меня не снимут, — вымученно улыбнулся владыка.

«А просто меня обвинишь и будешь отрицать, что это ты указал мне совершить злодеяние», — подумал Иннокентий.

— Али запамятовал ты, что ведаю я о тебе? — спросил Иоаким.

«Стрельчин ведает поболе твоего, так уж вышло. А знал бы ты, что я от веры отрекался за науки…» — подумал Иннокентий.

— Бояре ведают про то, что ты убил игуменью, — выпалил уже, скорее всего, бывший помощник патриарха.

— Как?

— Я сказал, как и иное, — признался Иннокентий.

— Что? — выкрикнул патриарх, взметнул своим массивным посохом.

Но Иннокентий был почти что воином, не забывал о своем телесном здоровье, увернулся. И тут же ушел, оставляя патриарха одного. Совсем одного…

* * *

Поместье Стрельчина.

29 октября 1682 года

Выпад. Шпага проходит мимо, мой соперник уворачивается и тут же наносит укол мне в грудь. Болезненно, но деревянная защита держит удар.

— Вы проваливаться. Опорный ног чуть ширь, — указывает мне мой наставник.

Итальянец Давиде Кастеллано жестами показал, что мы начинаем сначала. Потом поклонился, при этом взмахнув затупленным клинком. Вновь начался танец, в этот раз уже более продолжительный и не столь однозначно проигрывавшийся мной.

Давно я искал себе настоящего мастера шпаги — не столько боевой, сколько дуэльного танца. Правда, ту технику, которую мне преподаёт итальянец, вполне можно использовать и в бою. Если, конечно, будет возможность схлестнуться в поединке с врагом, когда другие будут лишь глазеть.

Вряд ли такое когда-нибудь получится, и всё же. Моего опыта и понимания должно хватить, чтобы из всего этого танца, который сейчас мне преподаётся, вычленить военно-прикладную составляющую и создать свою, личную, подходящую только для меня школу фехтования. В том числе и с ударной техникой. Ведь есть ноги, локти, колени… Без претензий на то, что вдруг появится какая-то особая русская школа владения шпагой, но все же…

Парирую выпад итальянца, делаю шаг назад в надежде, что он провалится, так как я только что. Но он лишь останавливает свою атаку. И то хлеб. У него не получилась атака — это моя заслуга. А будет время, так и начну побеждать.

— Шанс быть победа, но не с мастер, — оценил мои действия наставник.

Удивительно, но мне недорого обходится наставник, не востребован он в Москве. Один рубль стоит сразу дюжина его занятий. И то, когда обозначал цену, он явно не рассчитывал, что я на неё соглашусь. Я мог сторговаться, но посчитал нужным, чтобы была серьёзная мотивация у моего наставника.

О самом итальянце удалось собрать крайне мало сведений. Он только в этом году прибыл в Россию. Зачем, толком и не понять, так как на службу в армию не устраивается и какого-то существенного дела не имеет. Таких скорее попросят покинуть пределы православного царства. Но он тут. Не шпионит ли на… Ну например, папский престол.

Для этого все у него есть. Не глупый. Информацию доставать наверняка умеет. Более того, этот человек, наделённый природной слащавой красотой и мнимым блеском, уже успел заработать себе репутацию в Немецкой Слободе как ловелас, или даже альфонс. Поговаривают, что он живёт лишь на те средства, которые в том числе замужние дамы из Слободы дают красавцу итальянцу. А кто больше даже своих мужей знает обо всем? Правильно, жены, ну или любовницы.

В Москву он, казалось, почти не выезжает. Вроде бы живёт только в той комнате, которую снимает в трактире. Но, видимо, всё-таки подторговывает собой. Впрочем, меня это не особо смущает: вижу, что мастер достойный. По крайней мере, он на голову выше меня в искусстве фехтования. А ведь я уже считал себя не таким уж неумехой.

— Каждый день лучше, — похвалил меня наставник.

Причём было видно, что похвала искренняя, хоть и через нежелание признавать. Давиде явно болеет повышенным чувством собственного величия.