Хроники Кайдарии. Дурная кровь - Андрей Плотник

разлюбезный тюремщик и поволок меня назад в камеру, а я всю дорогу напряженно размышлял, сколько времени удалось выиграть этой неловкой ложью. В любом случае, за работу следовало приниматься немедленно, хотя ноющие мышцы так и не успели толком отдохнуть.

Дождавшись, пока Хенрик избавит меня от своего общества, я выхватил из соломы костяной инструмент и бросился к стене. Вывернул камень, который мне удалось извлечь ранее, и принялся исступленно скрести, тщательно выцарапывая раствор из желобков. На какой-то миг мне почудилось, что из дыры заметно тянет холодком, но это ощущение быстро пропало. Однако оно вселило в меня надежду – быть может, в темном помещении по ту сторону стены имеется окно или иной проем, ведущий наружу. Если так, до свободы уже рукой подать. Я принялся скрести с удвоенной силой, стирая мозоли до крови. Работал час или два, не меньше. Руки уже отказывались подчиняться, когда я вдруг замер. Кажется, из зияющей дыры послышится шорох – едва уловимый, почти призрачный, как шаги чердачного привидения. Прижавшись щекой к самому полу, я заглянул во тьму. По-прежнему в ней не было видно ни зги, да и звук больше не повторялся. Впрочем, чему удивляться? Крысы деловито сновали тут повсюду, наверное, их копошение и донеслось до моего слуха. Вновь я принялся скрести и царапать, царапать и скрести. Дело шло куда медленнее, чем хотелось бы, а оставшиеся камни держались куда лучше первого.

Отчаявшись, я хотел было уже зашвырнуть источенную кость подальше, и сдаться на милость судьбы, которая вовсе не грозила оказаться милостивой. Черное отчаяние вспыхнуло, запылало в душе ядовитым огнем. Чего я вообще хотел добиться? Какова была моя конечная цель? Снова стать вампиром, возвратиться в общество, частью которого я был рожден? Теперь об этом не могло идти и речи. Я успел проникнуться таким отвращением к вампирскому роду, что желание снова влиться в ряды Ночного народа казалось мне немыслимым, аморальным, постыдным. Но что тогда? Обрести свободу, навеки оставшись человеком? Для человека в этом мире не было предусмотрено ничего, кроме страданий, нищеты и болезней. Не слишком-то притягательный удел. Впрочем, из темницы в любом случае следовало выбираться.

Усилием воли, непомерным и почти болезненным, я заставил себя продолжить труд, мгновение назад казавшийся бессмысленным. Впившись обеими руками в камень кладки, я что было сил рванул его на себя – и преуспел! Дыра сделалась шире, но все же не настолько, чтобы протиснуться в нее. Но стоит извлечь еще один валун, и дело сделано!

Этот маленький успех возвратил мне мотивацию. Я бесцеремонно позаимствовал у скелета-сокамерника еще одну кость и приготовился окунуться в работу с новыми силами (по крайней мере, моральными), но тут в коридоре лязгнула решетка. Возвращался тюремщик! Шаги звучали слишком часто – он явно торопился. Я едва успел поставить камни на место. Мгновение спустя старый-добрый Хенрик ворвался в камеру, как вихрь. Без лишних слов он щедро отвесил мне оплеуху, от которой я покатился по полу. Щека и ухо вспыхнули огнем. Похоже, время мое вышло – а ведь свобода была так близка!

– А ну пшли! – прошипел упырь, хватая меня за шиворот. Ноздри его впалого гоблинского носа так и раздувались от ярости. Он даже наручники на меня надевать не стал, так за шкирку и приволок в кабинет коменданта, как нашкодившего котенка.

Хозяин кабинета расхаживал по нему туда-сюда, не пытаясь скрывать раздражение. Когда он глянул мне в глаза, я явственно ощутил, что этот вампир находится на грани самого натурального нервного срыва. Мне даже стало его немного жаль – видать, крепко бедолагу прижали хозяева из клана Дэйра. Вся моя жалость, впрочем, мигом испарилась, когда он вдруг оказался передо мной и впился когтями мне в горло, глядя прямо в глаза.

– Какую игру вы ведете? – прошипел он, брызжа слюной.

Жуткие белки его глаз покрылись сплошной сеткой раздувшихся капилляров – ужасное зрелище.

– Мы обшарили Бломмель от самых подвалов до верхушек полуразрушенных башен, – продолжил вампир, все сильнее сжимая хватку на моем горле. Я почувствовал, что отрываюсь от земли. Воздуха не хватало, грудь горела огнем. – Там ничего нет.

Тут комендант отпустил меня, и я рухнул на колени, сжимая шею руками и страстно пытаясь наполнить легкие кислородом. Ощущение было такое, будто я только что заглянул в глаза смерти – и она все еще стояла рядом.

Успокоившись немного, комендант приблизился к своему столу, дрожащей рукой схватил сигару и закурил. На меня он не смотрел. Только сейчас я обратил внимание, что машинистки в кабинете на этот раз нет, а вот юнец на месте. Тощий и прямой, как торшер – и не более подвижный. Его жидкие усики продолжали бесить меня, напоминая щетинки какого-то мерзкого насекомого. С трудом поднявшись, я прокашлялся и размял ноющее горло.

– Итак, – комендант выпустил тугую струю дыма. – Объяснитесь.

Я решил, что этот тип все еще связывает со мной некоторые надежды. А значит, у меня есть шанс выйти из этого кабинета живым.

– Что же тут непонятного, – сипло проговорил я, морщась от боли. – Мне нужно было больше времени, чтобы подумать. Вы просто не понимаете, что это такое – пойти против сил Сопротивления. Я видел, что они делают с предателями, и у меня до сих пор тошнота подкатывает к горлу, как вспомню.

Комендант медленно повернулся ко мне. Его глаза, оттенком напоминающие табачный дым, активно извергаемый им в пространство, сузились, лицо приобрело бесстрастное выражение. Уж лучше бы он бранился и вопил…

– Кажется, господин Шварцберг, вы тоже кое-чего не понимаете. Здесь, в замке Карн, мы можем быть стократ более жестокими, нежели ваши бывшие сообщники. И, боюсь, без маленькой демонстрации теперь не обойтись.

Внизу живота у меня похолодело. Я давно уже смирился с мыслью, что в этом мрачном замке мне придется рано или поздно подвергнуться пыткам, однако сейчас все равно ощутил малодушный страх. Что ж, плоть слаба – и какое же счастье, что у меня нет никаких секретов, которые я мог бы выдать под пытками! Нет друзей, коих я мог бы предать!

– Хенрик, пригласи второго заключенного, – спокойно улыбаясь, проговорил комендант. Он совершенно точно был не в себе – подобные резкие скачки настроения характерны для душевнобольных. Однако о каком заключенном шла речь? Я никого не знал в этих застенках.

Хенрик, отсалютовав, исчез за дверью, но какое-то время спустя возвратился – к моему удивлению, он притащил с собой того самого прыщавого паренька, подручного мастера Руфуса, с которым мы вместе бежали из осажденной башни. Анджело. Его звали Анджело.