Драконий век - Д. Дж. Штольц

– Хорошо, поступим так, – подумав, согласился Филипп. – Как получилось, что ты оказался при короле?

Вначале Юлиан не ответил, но потом, поправив размотавшуюся куфию, все-таки произнес:

– Это долгая история, которую лучше позабыть. Поехали, Филипп… Только не по Золотому тракту, а по дороге Паломников. Там воспользуемся портом Шуджира, где я посажу вас на корабль и мы расстанемся. Вам нужно поскорее вернуться, потому что… – Тут Юлиан вздохнул, затем продолжил: – Потому что ваша помощь нужна в клане, точнее, в том, что от него осталось… И Солраг… Вы должны вернуть себе поводья власти в нем, прежде чем их приберут к рукам другие. Так было в Ноэле… Меня так долго не было там, что, даже вернись я, он бы уже не принял меня – меня просто убрали бы с пути… Человеческая память так скоротечна, так коротка…

Ему показалось, что приступ почти прошел, но его вдруг так сдавило, что он умолк и некоторое время сидел в седле с поникшей головой, прикрыв глаза от боли и потерявшись в ней. Его рука схватилась за грудь, где часто колотилось сердце. Потом, придя в себя, понимая, что приступы стали дольше и сильнее, Юлиан направил коня дальше по дороге на восток, где лежали Красные горы, а вдоль них вилась дорога.

* * *

Два дня они двигались то на восток, то на северо-восток, не разговаривая даже во время привала. Так получилось, что долгие годы Филипп готовился к возможной встрече с Уильямом, к тому, что ему припомнят предательство на суде. Случись это, он бы склонил свою обеленную сединами голову перед тем, кого называл своим сыном, и попросил прощения. Порой он открывал рот, чтобы произнести эти слова вслух, но потом вспоминал о равнодушии Юлиана – и слова глохли в глотке, не достигнув цели. Да и была ли цель? В Юлиане не было требования прощения, как не было и того самого Уильяма: светлого, прекрасного юноши, на долю которого выпали трудные испытания, но который все равно жаждал счастья. Так что в итоге Филипп больше не поднимал темы, что связывали их в прошлом, и поначалу поднявшееся в нем чувство надежды начало медленно угасать.

К порту они вдвоем ехали как незнакомые путники, поневоле столкнувшиеся на одном тракте, где нельзя свернуть влево или вправо.

Дорога Паломников не зря звалась таковой. В последние десятилетия с наступлением осени, как только спадала изнуряющая жара, толпы паломников начинали свой путь из Багровых лиманов, где были недавно построенный город и порт Шуджир, к пуще Праотцов, которая стала местом магической силы. После этого, собираясь в отряды, все пускались к Байве, дабы погулять между оливковых деревьев и поразмышлять о жизни, вглядываясь в тихие воды озера. Следующим пунктом значилось ущелье Анки – там некогда был найден птенец феникса. Помолившись у темного прохода в скалах, паломники двигались уже в песчаный Бахро – место сосредоточения древнейших библиотек, сохранивших пророчества Инабуса из Ашшалы, таких же древнейших храмов, а также памятников Праотцу Фойресу.

И уже после Бахро они, если у них было желание, отправлялись дальше, к озеру воронихи Офейи, а при наличии денег, возможно, даже в сам морской Ноэль. Тем более объединение земель благоприятствовало их странствиям, так что год от года таких людей в широкополых шляпах, увешанных свинцовыми значками, становилось все больше.

Они разносили слухи из одной провинции Элейгии в другую, чем скрепляли их между собой, как раствор для строительства каменных крепостей.

То и дело Юлиану и Филиппу – единственным путникам, движущимся на север, – встречались толпы паломников. Одни ковыляли на своих двоих, другие ехали на осликах, третьих везли в расписных богатых повозках в сопровождении прислуги и обозов. Пользуясь гостеприимством, два вампира спали у общих костров и узнавали последние новости. «Мой попутчик не умеет говорить», – объяснял Юлиан и, по сути-то, не обманывал. У костров сидело много больных, калек, а также тех, кто жил поклонением и молитвами, так что в немоту старика поверили.

– Священный король прибыл в Бахро! И мы туда! – радовались люди у костра.

– Король объединил почти весь Юг, чего не делал до него никто другой, – говорил один паломник. Он сидел у огня, накинув на плечи одеяло. – Король принес мир, и никогда еще путешествие по Югу не было таким спокойным. Сейчас мы можем пересекать все провинции, в том числе и Нор’Эгус с Нор’Мастри, почти не страшась нападений.

– С нашим прекрасным королем скоро мы объединим Север и Юг, – добавил второй, Парфулий.

– Однозначно объединим! Тем более король недавно заявил, что Праотец Ямес на самом деле является самим Фойресом, его более молодым обличьем! – улыбнулись другие.

– А в Бахро мы едем поучаствовать в большом празднике. Вы знаете о нем? Как это нет?! Все уже говорят, что вот-вот явится истинное дитя Фойреса, после чего грядет Великая война. Страшно даже представить, что это за война, в которой погибнет половина всего живого!

– Вы воспринимаете все буквально, – вмешался другой паломник. – Инабус из Ашшалы был прежде всего поэтом. Так что война – это поэтическая метафора, понимаете? Сражение будет за наши души, то есть в переносном смысле. Благодаря распространению веры в Фойреса мир в конце концов очистится от скверны: грешных душ, мимиков, оборотней и прочего. И во всем мире возобладает единственная истинная религия – вера в Фойреса.

– Как вы избавитесь одними молитвами от такой скверны, как мимики? После закрытия магических школ они расхаживают где им вздумается. Может, вы – мимик или, например, те плясуны у соседнего костра? Нет уж, таких только огнем и очищать. Великая война будет! И она нужна!

– Вы неправы, почтенный… – И паломники втянулись в долгий спор, причем безрезультатный.

Над головами чернело небо. Не желая быть свидетелем полемики, Юлиан перебрался поближе к другому костру, откуда лилась музыка.

Там громко смеялись, пили вино и к духовным прениям пока не приступили.

У высокого пламени расселось множество людей. Их всех развлекал плясками и бренчанием на лютне пожилой человек в широкополой шляпе. Ему подкидывали монетки, хохоча от его потешности. А он только распалялся еще сильнее, вскидывал волосатые ноги и корчил физиономии. Переместив лошадей и вещевые мешки, Юлиан и Филипп расстелили циновки, чтобы поспать. Филипп следил за обстановкой, как вдруг Юлиан, наблюдавший сквозь полуприкрытые веки за суетой у пламени, поднялся и пошел к веселящимся. Дойдя до них, растолкав всех на пути, он остановился неподалеку от человека, который так горячо плясал, что не сразу обратил внимание на высокую фигуру.

Музыка резко прекратилась. Человек уставился на Юлиана с распахнутым ртом.

– Почтенный Ралмантон?! – произнес он и даже протер глаза, зажав лютню под мышкой. – Не чудится ли мне? Я что, перепил?!

– Нет, Момо, не перепил…

Они глядели друг на друга, пока мимик не ринулся к нему со счастливым вскриком, распихивая всех ногами. Он положил лютню на землю, протянул морщинистые руки к Юлиану, как к старому другу, – и они обнялись. Наблюдая широко улыбающееся лицо Момо, который находился в своем настоящем облике, Юлиан и сам поддался улыбке. Момо был сухопар и смугл, носил широкополую шляпу, на которой от каждого его движения бряцало множество металлических значков из разных мест поклонения. Всклокоченные темные волосы, некогда напоминающие куст, теперь пожухли, опали и переливались черненым серебром. Его лицо сильно исхудало, отчего выделились скулы – однако это был все тот же Момо, только сильно постаревший.

– А я все-таки решил, что перепил, – заявил Момо. – Глядел, глядел и недоглядел!

– Я бы тоже тебя не узнал, если бы ты не пел и не танцевал, – признался Юлиан.

– Хорошо танцую, правда же? Слушайте, сколько лет прошло, а вы все такой же! – И Момо подмигнул.

На них глазели паломники – любители сплетен и историй, – так что Момо тут же добавил:

– Ах, даже не верится в такое счастье! Пойдемте отсюда! Я познакомлю вас с Дарием и Ирштаном, они ждут, пока я заработаю монету. – И Момо заботливо подобрал несколько сеттов, засунув их в потрепанный кошель на поясе.

– Кто такие Дарий