Зодчий. Книга II - Юрий Александрович Погуляй

Взял один из них в руки и сел перед бароном по-турецки. Прикрыл глаза. Слиток завибрировал, покрылся сиреневой рябью. Психомант медленно протянул левую руку и положил её на бедро Фурсова. Тот вздрогнул, но отстраниться всё равно бы не смог.

— Не надо мешать, — покачал головой я. — Мы тут все в одной лодке.

Фурсов одарил меня взглядом, полным ненависти.

— Мне нужно всё, Степан Родионович, — тихо произнёс я. — Всё, способное закопать этого человека как можно глубже. Связь с Призывателем, свидетельства участия Игнатьева. Что-нибудь такое. Удивите меня, прошу. Ну и, пожалуйста, не забудьте про воспоминания лично вашего общения с бароном. Мне ведь потребуются гарантии.

— Я начинаю, — глухо проговорил Керн, и Фурсов безвольно открыл рот, глаза его опустели.

Обряд длился около двух часов, и по его исходу перед бледным психомантом оказалось шесть слитков обсидианового цвета. Шесть записанных воспоминаний за две недели. Завершив работу, детектив без сил повалился на землю, Фурсов обмяк на своих путах, из уголка рта свисала вязкая слюна.

Я сел на корточки над разбросанными слепками. Противники мои сейчас были не опаснее младенцев. Один потратил все свои силы, а второму перебрали мозг. Какое-то время им обоим придётся восстанавливаться.

О мысленных слепках я был наслышан. И об их могуществе, разумеется, тоже. Я взял первый из них, чувствуя заточённую мощь. В глазах померкло, всё вокруг покрылось туманом, и в ушах появился бубнящий голос. Он постепенно становился всё чётче и чётче, а сквозь дымку проступали лица и фигуры людей, зацепившихся в воспоминаниях.

На земле лежала женщина, цепляясь за мой сапог. Вернее, за сапог Фурсова. Из моего горла вырвался злорадный смех.

— Прошу. Прошу вас! — умоляла брюнетка. Я увидел, как из тумана вышел длинноволосый Листратов с ядовитой ухмылкой.

— Давай! — сказал я-Фурсов.

Умелец, уже убитый Снеговым, взмахнул головой, и коса его волос, со вплетёнными в неё лезвиями, устремилась к прикованному мужчине. Ударила в стенку возле лица, срезав ухо несчастному. Тот забился в цепях, и женщина завыла от отчаянья.

— Кто не платит, тот страдает! — хохотнул я-Фурсов.

— Я всё отдам, всё отдам! — прокричал пленник.

В конце слепка была запечатлена смерть и мужчины у стены, и его супруги. Причём брюнетку Фурсов убил самостоятельно.

Я усилием воли вышел из воспоминаний. Посмотрел на барона и психоманта. Оба ещё не в кондиции. Увиденная сцена заставила скрипнуть зубами от ярости. Да уж.

Второе воспоминание тоже отличалось кровожадностью. Бродяга, привязанный к четырём кобылам, болтался в воздухе не верёвках. Банда Фурсова весело делала ставки на время, через которое несчастного разорвёт на части. Громче всех болел убитый мной огневик. Ну и поделом. Лошади рвались в разные стороны, и несчастный бродяга выл от боли. Досматривать слепок мыслей я не стал.

Третьим воспоминанием оказалась беседа Фурсова и покойного Бургундского. Человек Игнатьева вёл себя вызывающе, но барон прощал ему эту дерзость и покорно выслушивал инструкции. Из разговора чётко выходила связь Фурсова с Призывателем, а также участие моего пленника в действиях, дискредитирующих меня в глазах власти. Лесопилка, нападение на подворье монастыря. Плюс ко всему в их общении не единожды проскользнуло признание в том, что предыдущие Зодчие были убиты при помощи Призывателя.

Теоретически этого могло бы хватить. Да, при желании, если Фурсов найдёт хорошего адвоката, то время тот сумеет потянуть. Однако это могло сработать при единичном проступке барона. А я просмотрел их уже три. Оставалось ещё столько же.

Одним оказалось воспоминание о беседе с Игнатьевым, и это могло бы быть хорошим подспорьем в будущем, но граф осознанно говорил обтекаемо, без конкретики. Да, он определённо направлял барона на совершение преступления, но в суде это особого веса не возымеет.

Пятым слепком стало общение Керна и Фурсова, где они обсуждали возможные варианты, как избавиться от меня, и оба наговорили достаточно для обвинений в государственной измене. В разговоре, правда, проскользнуло упоминание о моей возможной вине в гибели сыновей барона, однако… Когда я дам этому ход, из моей головы доказательства убийства не вытащит даже Архонт. А если и сумеет каким-то чудом, то мне будет чем отбиваться в суде. Намерения младших Фурсовых были очевидны, и мои действия легко подходили под закон о родовых войнах.

И, наконец, шестой слепок. Удачный! Здесь барон не только прямо говорил о своих планах устранить Зодчего. Он даже называл мою фамилию. Человек, с которым разговаривал мой пленник, был мне незнаком. Скучающего вида седовласый мужчина низкого роста вяло возражал, однако Фурсов жарко уверял в необходимости такого поступка. Он вещал о слабости Его Императорского Величества, о несправедливости решений последнего. Об ошибках во время войны и безудержном воровстве и глупости Императора. Седовласый явно не знал, куда ему деться во время столь опасных речей, однако Фурсов этого будто и не замечал.

Я вывалился в реальный мир, смахнул со лба выступивший пот из-за погружения в чужую сущность.

— Вы удовлетворены? — спросил Керн.

— Здесь ведь не всё, верно? — не ответил я. — Я не нашёл ничего связанного с Игнатьевым.

— Как ничего? — слабо удивился психомант. — Ведь я вытащил из его памяти личную встречу с графом! Специально для вас, чтобы вы не обвинили меня в попытке утаить что-нибудь.

— Встреча бесполезна. Всё в общих чертах. Трактовать можно как угодно, — с досадой проговорил я.

— Я сделал, что мог, — Керн тяжело сел, затем встал передо мной. Пошатываясь. Фурсов что-то замычал, приходя в себя. — Уверяю, этого достаточно для того, чтобы посадить его благородие до конца дней. Или же отправиться на эшафот. Поверьте моему опыту.

— Соглашусь с вами, Степан Родионович. Я боялся худшего результата. Приятно было с вами поработать.

— А мне с вами нет… — не отвёл взгляда Керн.

Фурсов медленно приходил в себя. И когда взор барона принял осмысленное выражение, я показал ему слитки и сказал, с трудом сдерживаясь от злости:

— Того, что я увидел, достаточно, чтобы отвести вас в Изнанку и избавить мир от вашего влияния. Но я дал слово. И своё слово привык держать. Завтра до конца дня, я жду от вас бумаги. Если не получаю их, то послезавтра слепки отправятся по адресу.

Фурсов смотрел на меня с ненавистью.

— Также не советую вам бежать к Игнатьеву. На его месте я бы отправил вас на тот свет, чтобы