Вожатый из будущего - Анна Наумова

Только вот отец, проживший по соседству с примерной строительницей коммунизма больше десяти лет, мне как-то по секрету поведал, что в юности Клавочку мотало то туда, то сюда, и никогда она не была примерным «одуваном». Поначалу она заделалась любительницей бардовских песен и пропадала на Грушинских фестивалях, пока не подхватила вшей после недельного проживания в спартанских услових. Потом Галюсик ни с того ни с сего вдруг стала очень миролюбивой, примкнула к хиппи, ходила на «сейшены» у памятника Маяковскому в Москве, заплетала в волосы разноцветные ленточки и даже как-то отважилась поехать в Ленинград «на собаках», то есть зайцем на электричках. Доехать до Лениграда она не успела — где-то под Тверью ее вместе с ухажером, носящим великолепный яркий «хайер», сцапала доблестная советская милиция.

Вернувшись из турпоездки, Клавочка какое-то время скучала, а потом решила: «Пуркуа бы не па?», состригла длинные волосы, освоила езду на мотоцикле и набила на черепе огромную татуировку… Остепенилась Клава только годам к тридцати пяти, когда вышла замуж и устроилась на работу в ЖЭК. Теперь в этой тете с фиолетовыми волосами, рявкающей: «За формой № 9 не в это окно! Вас много, а я одна!», ни за что нельзя было признать бывшую неформалку…

В общем, ну их, любительниц читать нотации!

— Ну что, здравствуй, второе сотрясение? — весело поддел меня Валька, провожая на электричку. Мы уже вышли из лагеря и двигались по направлению к станции. — Прошлого визита в «Склиф» тебе было мало? Хотя тут я, конечно, дубина — не вовремя тебя подтолкнул…

— Второе? — спросил я, не догадавшись сразу, к чему клонит приятель.

— Ну а с чем ты еще после аварии лежал тогда в «Склифе»? — все так же беззаботно продолжал шутить приятель.

Ну точно! Как я мог забыть⁈ Ведь мое первое путешествие в СССР как раз и началось с того, что я каким-то непостижимым и загадочным образом попал в тело студента Матвея Ремизова, пострадавшего в автомобильной катастрофе. С этого и началась череда странных событий, в результате которых мне все же не без помощи отца и друзей удалось изменить ход истории…

— Помню, конечно! Давно просто дело было, многое подзабылось! — выкрутился я и решил перевести тему: — Ты, кстати, любезной-то своей не хочешь ничего передать? Могу к ней заехать!

— Точно! — хлопнул себя по лбу Валька. — Голова — два уха! Ну, раз уж оказия такая, передам, конечно! Она, кстати, рада будет тебя видеть! Эх, жаль, времени мало остается, — он посмотрел на наручные часы. — А то я бы накатал ей пару страничек…

— Пиши, передам! — поторопил я. — Она и паре строчек будет рада. Только давай, шевелись. Электричка через три минуты придет.

Валька кивнул, достал из кармана блокнот, ручку, быстро что-то начирикал и, сложив, отдал мне:

— Вот! Только не читай, ладно? Адрес помнишь? Мы как-то к ней заходили с тобой.

— Конечно! — улыбнулся я. — Ты за кого меня принимаешь?

— А тебе остановиться-то есть где? — вдруг спохватился друг.

— В общагу заеду, надеюсь, не выгонят! — деланно небрежно ответил я, сознавая, что проблема-то серьезная. Это у Алексея в Москве есть своя комфортабельная квартира, а настоящий Матвей Ремизов — приезжий студент, только-только дембельнувшийся из армии. В Москве у него, кроме Вальки, толком и друзей-то нет…

Гудя, к станции подошла зеленая электричка с надписью: «Москва» на кабине машиниста. Взяв у Вальки сумку, я пожал приятелю руку, зашел в поезд, поставил багаж в тамбуре, подождал, пока закроются двери, и стал отрешенно смотреть в окно. В вагон я заходить не стал, хотя электричка и возвращалась в Москву полупустой. Было полно свободных мест, но я рассудил, что лучше никого не смущать своей разукрашенной физиономией. Мало ли, вдруг по пути «любера» встретятся и захотят добавить? Не, хватит с меня.

Воспоминание о встрече с «люберами» натолкнуло меня на еще одну мысль. И как это она раньше не пришла мне в голову? Да, друзей в Москве, кроме верного Вальки, у меня и впрямь нет. С натяжкой другом можно назвать нашего общего хорошего приятеля Леньку-хиппи, но тот уже давно гуляет по Невскому проспекту с хайратником на волосах и, наверное, назначает своей девушке свидания «у шестнадцати яиц», то есть на мосту с конями Клодта. Или восемнадцати? Слышал я где-то, что до революционных событий это место встречи называли: «У восемнадцати яиц», так как на Аничковом мосту постоянно дежурил городовой…

Не суть. Главное, что хоть друзей у меня в Москве раз-два и обчелся, но близкие люди, тем не менее, все же имеются. Этому человеку я доверял бесконечно, и он — один из немногих, кто знал меня настоящего.

Глава 12

До Москвы я добрался довольно быстро. Правда, совсем скрыть от окружающих свою разукрашенную физиономию у меня не получилось — уж очень колоритно я выглядел. Вдобавок к выбитому зубу и рассеченной брови еще и глаза заплыли. Выглядел я, как будто меня покусали сразу сто ос. Строгая дама-контролер в электричке, проверяя мой билет, равнодушно спросила:

— Что с лицом?

— Упал, — коротко ответил я. В конце концов, я не обязан был отчитываться перед незнакомой мне женщиной.

— Лицом на кулак упал, да? Несколько раз? — хмыкнула поначалу усталая дама в форме, пристально смотря на меня и словно прикидывая, стоит или нет вызывать милицию. Однако, видимо, выглядел я настолько жалко. что ненароком сумел пробудить в ней сочувствие. Уже другим, материнским тоном она сказала: — Ты, парень, того… Лист капустный приложи. Он знаешь как хорошо синяки вытягивает! Очки-то солнечные есть?

— Есть, кажется, где-то! — обрадованно сказал я. Точно! Где-то в кармане рюкзака я видел простенькие солнечные очки, не модные треугольные, какие тогда носили, но вполне приличного вида. И как это мне не пришло в голову их надеть! Все синяки и раны на моем лице это, конечно, не скроет, но хотя бы издали я не буду выглядеть так устрашающе.

— Тогда сверни и положи под очки, мигом синеву всю вытянет! И внимания лишнего привлекать не будешь, — порекомендовала мне контролер, возвращая проверенный билет. И йодную сеточку не забудь сделать, как домой придешь! Можно бы, конечно, еще мазь Вишневского, но это уж сам думай… С «люберами», что ль, подрался?

— Ага, — согласился я, естественно, не став рассказывать о произошедшем