Барин-Шабарин 7 - Денис Старый

Россию когда-нибудь погубят не дураки с дорогами, к чему у нас уже есть иммунитет. Россию может погубить милосердие, иными воспринимаемое за слабость. Но я был обязан подчиниться.

— Да, Ваше Императорское Высочество, — согласился я и начал отдавать нужные приказы.

Нет, казаков не возвращал, но они теперь не убивали тех, кто сдавался. Такое вот половинчатое исполнение воли будущего монарха.

Глава 11

Поступил приказ дать врагу возможность сдаться. Милосердие ли проявить? Или в Севастополе так много провианта и жилых незанятых построек, чтобы кормить и содержать большую массу пленных? Даже если отправлять тысячи пленников подальше, то нужно организовывать целую специальную операцию, чтобы их доставить.

Да и легко сказать, чтобы противник сдавался, сложнее, чтобы это предложение было услышанным. Александр Николаевич Романов, наследник Российского престола, что? Предлагает мне взять в руки рупор и бегать с ним в толпе уничтожаемых врагов?

Так что приходилось поступать иначе. Обозначать, что больше мы не намерены уничтожать своих врагов, резко снизить количество выстрелов из пушек, да и вовсе практически никто уже не трогал те относительно жалкие остатки вражеской кавалерии, которые оставались зажатыми между гор. Жалкие? Да тысячи две вражеских всадников еще живы. Опять же… Перегружать будем свои лазареты и тратить медикаменты? А Пирогов такой профессионал, что, кажется, ему все равно кого лечить, лишь бы человека. Хотя… дай ему смертельно больную обезьяну, и ту на ноги поставит.

Казаков, отправившихся на сафари я не останавливал, как и своих стрелков. Разве же можно упускать тот шанс, когда противник совершает одну ошибку за другой? Ну вот куда идут эти турецкие полки? Ну некому уже идти на помощь, самим им надо было бы даже, может, не спасаться, но организовывать оборону, засесть, залечь, выстроиться в каре…

Так что главный удар нашей кавалерии был нанесён по туркам, числом, наверное, до двух полков. Немало турки отправили пехоты на помощь союзникам. Но и недостаточно, чтобы суметь в одиночку противостоять порядка трем тысячам русских конных.

Так что уже скоро начался грандиозный разгром ещё и турецких соединений. Я вот всё думал, хвалил, чуть ли не восхищался, что противник оказывает ожесточённое сопротивление, проявляет мужество и даже в какой-то степени героизм. И, наконец-то, появился повод сказать, что враг не всегда мужественен и принципиален.

Прям камень с души свалился. Нет, против нас те же люди, со своими страхами, слабостями. И сегодня не просто состоялась успешная операция по разгрому вражеской кавалерии, и, как стало понятным, еще и пехоты. Сегодня у многих врагов должна пострадать психика. Они поймут, что их побеждают, что они пришли на русские земли и многие, очень многие, уже не увидят родные места. Что тут смерть. А это страшно, думать ежеминутно, что далеко не факт, что удастся победить, что большой риск проиграть свою жизнь.

Турки, завидев, как с их левого фланга заходит русская кавалерия, дали деру врассыпную. Лишь отдельные, даже не батальоны, а роты, оказывали сопротивление, но это было абсолютно несерьёзным, недейственным.

И не стоит в данном случае говорить лишь о том, что это турки такие трусливые. Нет, у врага настолько подгорало, настолько противник сейчас получал мощный отпор, что всеобщая паника и безнадёга должны рождаться в любом мозгу, будь то француза или англичанина. И пусть это состояние станет, как раковая опухоль, которая пустит метастазы не только во вражеские войска, но и в общества стран, решившихся на войну.

— Почему они не сдаются? — явно нервничая, спрашивал наследник российского престола.

Александр Николаевич всё-всё так же находился рядом со мной и следил за каждым моим шагом, за каждым моим действием. Я даже не мог понять, чего в его интересе больше: собственно интереса, как у хорошего ученика вызывает любопытство учебный предмет, или же всё-таки взгляд цесаревича таков, словно высококультурный и образованный человек смотрит на ожившего неандертальца. На меня, значит.

— Ваше Высочество, неприятель настолько растерян, а многие и вовсе помешались умом, потому не сразу и не все поймут, что им дают шанс на спасение — оказаться в русском плену, — взяв себя в руки, не показывая своего неудовольствия, отвечал я.

Между тем, посмотрев в бинокль, я увидел: всё… начинается и другая тенденция, также связанная с коллективным мышлением толпы. Один, два, десять, сто… Англичане стали поднимать вверх руки, как те, кто ещё оставался в седле, так и другие, бывшие на земле, многие становились, если была возможность, становиться на колени. Бросалось оружие, флагоносцы уже не так высоко поднимали флаги, а кое-где и опускали их.

— Вот и всё! — сказал я и пустота…

Напряжение спало, оставляя вакуум внутри. Я хотел было даже сесть на промёрзлую землю, но вовремя спохватился, понимая, что подобное будет оценено как незначительное, но всё-таки проявление слабости. Нужно быть сильным до конца, до того момента, как я доберусь до кровати.

— Это было уничтожение! — сквозь слёзы произнёс подошедший ко мне и к будущему императору английский журналист. — Вы… Уничтожили будущее Великобритании. Вы понимаете, кого сейчас убивали?

— Врага! — сказал я.

После я с укором посмотрел на своего десятника, который позволил подойти англичанину не просто ко мне, а к венценосной особе. Ну, почти венценосной, всё же на Александра Николаевича никто ещё венец, корону, не водружал, и коронации не было. Дай Бог ещё здоровья его батюшке! Очень хотелось, чтобы Николай Павлович вошёл в историю как царь-победитель. По-моему, он этого заслуживает. Ещё бы и как царь-освободитель…

А Говард ждал ответа. Слезы текли с его глаз, но он не хныкал, это был тот пример, как именно может плакать мужчина. Без всхлипов, стонов, молча.

— Ваше Высочество, вы позволите обратиться к английскому журналисту? — спросил я у наследника российского престола, и уже после его дозволения, обратился к англичанину: — Скажите, мистер Говард, может быть, битва состоялась на елисейских полях в Париже? Или же у Лондона? Что делают ваши соотечественники на русской земле?

— Русской? Сколько Крым русский, а сколько он до этого был турецким? — решился вступить со мной в полемику журналист.

— И в XI веке Крым был по большей степени русским, частью Тмутараканского княжества, и до этого он был греческим или византийским. Крым — земля тех, кто способен его удержать! Россия способна! И сегодня это наглядно продемонстрировала. Если мне позволят, то я прямо сейчас мог бы отпустить вас к английскому командованию, чтобы вы уже сегодня смогли начать