Газкулл Трака: Пророк Вааагх! - Нэйт Кроули

Не знаю, удивит ли это вас, но он ударил ее головой. Или, по крайней мере, я так слышал. Вы, люди, можете насмехаться, но для орка удар головой – это что-то... духовное. Приложить проблему головой – значит решить ее дарами Горка и дарами Морка: ударить тем, чем ты думаешь. Это вещь противоположенная речи, но и одинаковая с ней, потому что речь – лишь еще один способ ударить народ своим мозгом. Взбучка мозгов, да?

Кстати, я вижу, что мех на лице большого волосатого человека начал дергаться, потому что я сказал, что только слышал об ударе головой. Думаю, в этом случае, лучше объяснить, где я находился, или он опять прервет меня ради очередных глупых вопросов.

Правда в том, что при всех странностях особого статуса, которым я обладал как знаменосец Газкулла, я не мог перестать быть гротом. Действовали те же правила, что и всегда. И, пока Газкулл колотил того демона, я так сильно его подбадривал, со всей силы размахивая знаменем, что забыл первое правило выживания грота: всегда смотри за спину.

Так что когда Газкулл пошел к порталу с телом врага, я почувствовал, как на плечо мне ложатся кривые когти, и учуял вонь гнилых клыков на шее. Гротсник. И учитывая, что все орки вокруг были совершенно поглощены происходившем на мосту действом, никто не мог и двух зубов за меня дать, даже если бы хотел.

– Привет, Макари, – сказал он тем хитрым тоном, когда кажешься очень приветливым, но явно задумал убийство. – Какой чудесный день, а? Ты, должно быть, очень гордишься боссом.

– Что тебе здесь нужно? – спросил я, оскалив клыки, когда я повернулся, ощерившись прям в длинное жадное лицо Гротсника.

– Я пришел выразить тебе сочувствие, – ответил он с гнусной насмешкой на мерзком лице. – О жутком происшествии, случившимся с тобой, когда ты споткнулся и упал прямо в миг победы Пророка. Какая жалость, – сказал он и пнул меня с края палубы в космос.

Падая, я слышал ликование, и свет отсека мерцал все чаще и чаще, пропадая в небе. А потом я перестал слышать что-либо, потому что прошел через силовое поле и вывалился в космос. Мои глаза уже замерзали, и все становилось мутным, но я видел брюхо огромного корабля, беззвучно проползавшего над головой. А потом показалось что-то зеленое, и я удивился, пока не разглядел грязный коготь и не понял, что это большой палец Газкулла. Я схватил его, пока моя рука не совсем окоченела, чтобы не оказаться полностью отрезанным от Пророка, когда умру.

Но было так холодно, что пребывание с боссом на балконе во время его долгого, морозного ожидания казалось летним днем. И тот холод был сносным, потому что рядом был Газкулл. А теперь остался только я. И, видимо, его палец.

В этот момент, я думаю, Газкулл закрыл разлом. Потому что от корабля прокатился импульс зеленого света, будто Горк хлопнул в ладоши в космосе. Он распространялся кольцом со скоростью света и продирался через пространство с энергией каждого орка, собравшегося в отсеке на корабле. Потом появилась вторая вспышка, еще ярче, с которой, видимо, наконец-то запустились двигатели, но она не была противных цветов синяка, как свет варпа. Она была зеленее некуда.

Вспышка расширялась и расширялась в огромную, мерцающую, тихую сферу, и умирая, я был рад простой возможности смотреть на что-то столь могучее. Потом она снова съежилась в крохотную точку света и погасла. Пророк наконец-то вышел на свой путь, а я – по моему разумению, во всяком случае – был последним зеленым созданием, оставшимся во всей системе.

Мое зрение начало гаснуть, а тело окоченело. Но я медленно поворачивался в черноте и, пока плыл, мои глаза следили за кольцом зеленого света, продолжавшего расширяться от первого импульса. Я понял, что это походило на ту первую сцену, которую я наблюдал в видении о Большом Зеленом, где крохотное пятнышко света растеклось по всей темной пещере, сделав ее правильной и священной.

Едва я это понял, зеленое кольцо коснулось чего-то маленького, твердого и злого во тьме. Звезды Урка. Зеленое сияние затекло в гневный крошечный уголек, отчего тот задрожал. По темной поверхности поползли трещины света, и он – как ничто другое – выглядел как нечто, готовое взорваться. Он и взорвался, и когда стена изумрудного света понеслась ко мне, я решил, что для грота, это не такая уж плохая смерть.

И раз после этого ничего не было, думаю, тогда я умер. Что объясняет, почему у меня больше нет шрама от ожога.

АКТ ТРЕТИЙ

ДОПРОС VII

– Тогда ты умер, – повторила Фалкс, прокручивая в голове это утверждение, чтобы понять, не упускает ли она что-то.

– Так бывает, когда вываливаешься в космос, – услужливо пояснил Кусач, когда снова раздался хриплый голос Макари. – Он говорит, что не сожалеет об этом. Он прожил девять лет. Это, знаете ли, для грота старость.

Следующей заговорила Кассия, под треск ткани подавшись вперед и сморщив нос в недоумении.

– Но ты же здесь, сейчас. В этом помещении, – она тяжело повернула голову к переводчику, одарив его крайне утомленным взглядом. – Кусач, это, что, чертова история про приведений?

– Не глупи, – отчитал ее Кровавый Топор. – Приведений не существует.

– Но ты умер, – тихо сказал Хендриксен, будто подтверждая самую очевидную деталь. – Это так? Ты умер, правильно? – он стоял без движения с того момента, как Макари сказал это, и сейчас пошевелился лишь, чтобы сковать узника самым холодным, замораживающим, меланхоличным взглядом. Когда Макари кивнул, он оставался спокойным: застывшим на месте, без того привычного неуемного бахвальства в позе, – и Фалкс слишком хорошо знала, что это значит. Подо льдом клубилась тьма.

Кассия заерзала на своем сидении, почувствовав, как молчаливая ярость рунного жреца расползается по помещению, и неуверенно потянулась к космическом десантнику рукой. Фалкс не нужен был дар псайкера, что знать, о чем думает Хендриксен, но инквизитор не заговорила с ним. Она решила дать этому случиться.

Это не было ее выбором. Женщина даже не была уверена, что у нее был выбор. Но каким бы захватывающей ни являлся рассказ Макари, эти остатки правдоподобия были... нелепыми. Оно требовало проверки. И кроме того, ей уже некоторое время становилось все более неуютно от ощущения, что