По прозвищу Святой. Книга вторая - Алексей Анатольевич Евтушенко

С двух сторон из-за кустов и деревьев по немцам ударили очереди и винтовочные выстрелы.

Полетели гранаты.

— Огонь! — крикнул Максим, повернул предохранительную чеку, поставив гранату на боевой взвод, и метнул связку под гусеницы танка.

Секунда на замах и бросок.

Две секунды на полёт.

Полсекунды, чтобы удачно приземлиться.

Взрыв!

Десятитонная бронированная машина дёрнулась и остановилась.

Гусеницы я ей точно сорвал, подумал Максим и швырнул вторую связку в «Ганомаг».

Это было избиение.

Немцы — следует отдать им должное — проявили неплохую реакцию и выучку, посыпались через борта машин, залегли и открыли ответный огонь.

Да только тех, кто смог это сделать, осталось слишком мало, — удар из засады был настолько неожиданным и удачным, что сразу же выкосил больше половины личного состава.

Два мотоцикла, замыкавшие колонну, попытались развернуться и уйти, но пулемётная очередь с одной стороны дороги и автоматные с другой быстро их остановили.

Ещё через три минуты всё было кончено.

Танк и «Ганомаг» не подавали признаков жизни. Грузовик, с изрешечёнными пулями бортами и кабиной, — тоже. Про мотоциклы и речи нет — один почти утонул в реке, второй перевернулся, а бензобак третьего взорвался, и теперь бензиновое пламя освещало неверным светом останки мотоцикла и два трупа немецких солдат неподалёку.

Внимательно и осторожно осмотрели место боя. Троих раненных, которые попытались поднять оружие, пристрелили на месте. Остальные были то ли убиты, то ли умело притворялись таковыми. Всего немцы потеряли тридцать два человека, включая троих танкистов — неполный взвод.

На переднем сиденье «Ганомага», рядом с раненым водителем в звании ефрейтора, обнаружился офицер. Тоже раненый. Молодой, белобрысый лейтенант потерявший фуражку, с окровавленной головой и алым пятном крови на левом рукаве.

Кобура на его ремне была расстёгнута, в правой руке плясал «вальтер». Широко раскрытые голубые глаза были полны страха и ненависти.

— Не подходите, — хрипло предупредил он, когда свет фонарика упал ему на лицо. — Не подходите, я буду стрелять.

— Уже испугались, — насмешливо сказал Максим. — На вас, лейтенант, сейчас направлено несколько стволов, так что лучше бросьте свою пукалку от греха.

— Буду стрелять, — упрямо повторил лейтенант и облизнул пересохшие губы. — Уберите фонарь, он меня слепит!

Максим засмеялся.

— Давайте меняться. Вы бросаете пистолет, а мы убираем фонарь.

Лейтенант подумал, положил пистолет рядом с собой, продемонстрировал пустую ладонь.

— Э, нет. Бросьте его ко мне.

Лейтенант отшвырнул пистолет дальше.

— Вот так-то лучше, — сказал Максим. — Имя? Звание и должность? Подразделение? Цель задания?

— Я ничего не скажу, — ответил лейтенант.

— Смелый, — констатировал Максим. — Прямо герой. А под пытками? Причём не вас будем пытать, а ваших людей. Некоторые из них ещё живы. Например, ваш водитель, ефрейтор.

Максим посветил на ефрейтора. Пуля пробила тому грудь, лицо было залито кровью из разбитой брови, но солдат находился в сознании — полулежал, откинувшись на борт бронетранспортёра, кривился от боли и часто моргал длинными и по-девичьи густыми ресницами.

— Пытайте, — сказал лейтенант. — Не зря фюрер говорил, что русские — это звери. Варвары.

— По-вашему, чтобы стать цивилизованным человеком, нужно убивать евреев, цыган и славян и душить в газовых камерах стариков, инвалидов, детей и женщин?

— Я вас не понимаю. В каких камерах?

— Значит по первому пункту о евреях, цыганах и славянах у вас нет возражений?

— Не ловите меня на слове!

— Больно ты мне нужен, ловить тебя на чём-то, — Максим перешёл на «ты». — Мне, в общем-то, и так понятно, откуда вы и зачем здесь появились. Но я рассчитывал оставить в живых тех, кто поделится информацией. Теперь же придётся просто всех убить.

— Не надо, господин офицер, — с трудом произнёс ефрейтор и вытер тыльной стороной ладони кровь, проступившую на губах. — Я скажу.

— Молчите, ефрейтор, — процедил лейтенант. — Имейте мужество встретить смерть, как истинный ариец!

— Вот вы, господин лейтенант, и принимайте. Как истинный ариец. А я жить хочу. Семнадцатая армия, господин офицер. Четвёртый армейский корпус, семьдесят шестая пехотная дивизия…

— Замолчи! — с неожиданной прытью немецкий лейтенант рванулся вперёд, стараясь дотянуться до пистолета.

Максим подождал, пока он дотянется, и дал короткую очередь.

Та-та-та!

Пули разнесли лейтенанту череп. Тот дёрнулся и затих.

— Продолжайте, ефрейтор.

Делая паузы, солдат рассказал то, о чём Максим уже догадывался, — их первый взвод (разведбатальон, третья рота), усиленный танком, был послан вперёд с целью обнаружения русских.

— Нам приказали тут же отступить, когда завяжется бой. Но мы не думали, что вы так близко.

— Семьдесят шестая дивизия?

— Да.

— Кто командир?

— Генерал-лейтенант Максимилиан де Ангелис.

Ишь ты, подумал Максим, тёзка.

— КИР, — мысленно позвал он. — Проверить можешь?

— Всё правильно, — ответил тот. — По моим сведениям семьдесят шестой пехотной дивизией в этот период командовал генерал-лейтенант Максимилиан де Ангелис. Австриец. Двадцать третьего ноября сорок второго года дивизия вместе с хорошо нам знакомой шестой армией попадёт в окружение под Сталинградом и будет почти полностью уничтожена.

— Туда ей и дорога. Ефрейтор, — обратился он к немцу. — Где расположен ваш полк?

— В окрестностях посёлка Ромодан. Там же и дивизия. Ещё полевой аэродром. Бомбардировщики — «юнкерсы», три километра на юг от села.

Максим припомнил карту и масштаб. Получалось около двадцати километров по прямой. Близко, надо торопиться.

— Хорошо, ефрейтор. Вы сказали правду, поэтому убивать вас я не стану.

— Я тяжело ранен, — сказал ефрейтор, закашлялся и вытер с губ кровь. — Мне нужна медицинская помощь.

— Знаю. Больше скажу. Пуля застряла в груди, в лёгком, и вам нужна срочная операция. Но это невозможно. Понимаете меня?

Ефрейтор молчал, глядя исподлобья.

— Понимаете, — констатировал Максим.

В «Ганомаг» запрыгнул Латышев.

— Ну, что тут у нас?

Максим коротко передал слова ефрейтора.

— Двадцать километров, значит, — повторил Латышев. — Близко.

— Вот и я говорю. Но успеть можно.

— Особенно, если воспользоваться техникой. Ты не поверишь, но грузовик, «опель», цел. Колесо только пробило. Ребята сейчас заменят и можно ехать.

— Отлично. Свисти, когда будем готовы. Я ещё побеседую с ефрейтором.

— Что с ним беседовать? Он уже всё сказал. Пристрелить его, и все дела.

— Я обещал жизнь тем, кто даст информацию. Он дал. Кстати, что с остальными ранеными немцами?

— Добили. Там было-то