Совок порочного периода - Алексей Небоходов

кривой, с облупившимися стенами домов, тесно жмущихся друг к другу, словно замёрзшие старухи. Фонарей здесь не было – только тусклые отблески соседних улиц и редкие светящиеся окна. Под ногами чавкали лужи, пахло помойкой и кошками.

Тревога подступила медленно, волнами. Сначала кольнуло между лопатками, потом стало трудно дышать. Город внезапно показал мне свою тёмную, недружелюбную изнанку, и я ускорил шаг, желая вернуться обратно на освещённые улицы.

И тут раздался крик – женский, полный боли и ужаса. Он вспорол тишину, заставив сердце ухнуть вниз и забиться испуганной птицей.

Крик повторился, теперь сопровождаемый глухими звуками борьбы, раздираемой ткани и мужским смехом. Я вцепился в стену, пытаясь подавить инстинкт самосохранения, который отчаянно шептал: «Не лезь, уходи!»

Но ноги уже несли меня вперёд, ярость вытеснила страх. Кто-то нуждался в помощи – прямо сейчас.

За поворотом открылась страшная сцена. Двое пьяных типов, грязных и отвратительных, навалились на женщину. Один держал её руки, второй рвал одежду. Она отчаянно отбивалась, но силы были неравны.

В слабом свете ближайшего окна я вдруг узнал её: Дарья Евгеньевна. Та самая, которую я не опозорил, чьи фотографии так и не сделал, чью жизнь пощадил в той другой, несбывшейся реальности.

Решение возникло раньше мысли. Я бросился на ближайшего насильника, всем телом ударив его в спину. Он пошатнулся и выпустил её руки. Я бил вслепую – кулаки находили его лицо, рёбра, живот.

– Сука! – крикнул второй, бросая Дарью и разворачиваясь ко мне.

Удар его кулака пришёлся мне прямо в скулу, мир взорвался искрами боли, но я не остановился. Нырнул под новый замах, врезал коленом ему между ног. Он согнулся, сдавленно ругаясь.

Первый уже пришёл в себя и полез на меня снова. Драка стала хаосом из ударов, криков, запаха пота и крови. Я бился отчаянно, грязно, без правил, слыша за спиной всхлипы Дарьи Евгеньевны. Адреналин замедлял время – каждый удар растягивался бесконечно долго.

Кулак первого лишь вскользь задел висок, оставив горячую боль, а второй уже поднимался с земли, выхватив что-то металлическое из кармана – нож или кастет, не разобрать.

Я успел ударить первого локтем в солнечное сплетение, и он согнулся, хватая ртом воздух, но удар второго был слишком быстрым. Мир снова вспыхнул болью. Я покачнулся, в ушах зазвенело, ноги подкашивались.

– Убью, сука! – рычал второй, но уже с заметной неуверенностью.

Они ожидали лёгкой добычи, но получили взбесившегося человека, готового драться до конца. Я шагнул вперёд, размазывая кровь по лицу, и увидел страх в их глазах.

– Да ну его к чёрту, – пробормотал первый, с трудом поднимаясь. – Шлюха того не стоит.

Оба стали отступать, а потом, развернувшись, побежали. Их шаги гулко отдавались в переулке, пока не стихли вдалеке.

Адреналин схлынул, и я рухнул на колени. Асфальт холодил ладони, голова раскалывалась, рёбра ныли при каждом вдохе. Перед глазами плавали тёмные пятна – то ли грязь, то ли кровь.

– Боже мой… Вы в порядке?

Голос Дарьи Евгеньевны звучал и близко, и далеко одновременно. Я поднял голову, превозмогая боль, и посмотрел на неё: блузка разорвана, волосы растрёпаны, на щеке синяк. Но она была цела, и жива.

Она опустилась на корточки и легко, почти неуверенно коснулась моего плеча – словно боялась причинить лишнюю боль.

– Это вы… Иванов? Леонид?

В голосе Дарьи Евгеньевны слышались удивление, шок и что-то ещё – возможно, благодарность или недоверие оттого, что именно я оказался здесь, в нужное время и в нужном месте.

Я попытался улыбнуться, но вышло криво: губа была разбита.

– Добрый вечер, Дарья Евгеньевна. Простите за такую неформальную встречу.

Она издала странный звук – не то всхлип, не то смешок – и сжала моё плечо чуть крепче.

– Вы спасли меня. Эти двое… они бы… – её голос сорвался, и она не смогла закончить мысль.

– Не думайте об этом, – пробормотал я, преодолевая тяжесть слов. – Главное, не успели.

Дарья Евгеньевна быстро и нервно огляделась, словно боясь возвращения нападавших. Затем решительно поднялась, потянув меня за руку.

– Вставайте. Нам нельзя здесь оставаться. Мой дом рядом – всего через две улицы.

Я попытался подняться сам, но мир тут же завертелся, заставив схватиться за стену. Дарья Евгеньевна обхватила меня за талию, подставляя плечо. От неё пахло духами – тонкими, цветочными – и страхом.

– Обопритесь на меня. Вот так, потихоньку.

Мы вышли из тёмного переулка. Каждый шаг отзывался болью в голове, но я упорно двигался вперёд, чувствуя её заботливую поддержку.

– Почему вы? – спросила она уже на освещённой улице. – Как вы оказались именно там?

– Просто гулял, – ответил я, стараясь не упасть. – Услышал крики, а дальше… инстинкт, наверное.

Она покачала головой, но больше ничего не сказала. Мы медленно брели по безлюдной улице – преподавательница и студент, спасённая и спаситель, два человека, связанные общей бедой. Фонари бросали наши тени на мокрый асфальт – длинные, искажённые и переплетённые.

Квартира Дарьи Евгеньевны встретила нас теплом и запахом книг. После уличного холода и пережитого ужаса эта обычная прихожая с зеркалом и вешалкой казалась тихим прибежищем. Я буквально рухнул внутрь, прислонившись к стене, чувствуя, что ноги больше не слушаются.

– Проходите сюда, на диван, – мягко произнесла она, поддерживая меня за локоть.

Диван принял избитое тело как старый друг. Я закрыл глаза, пытаясь прийти в себя. Где-то тикали часы, шумел поздний троллейбус за окном. Обычные звуки нормального мира, где людей не избивают в тёмных переулках.

– Только не засыпайте, – сказала Дарья Евгеньевна встревоженно. – При ударе по голове нельзя. Сейчас принесу аптечку.

Она вышла, и я услышал хлопанье шкафчиков, льющуюся воду. Открыв глаза, осмотрелся: книжные полки от пола до потолка, заваленный бумагами стол, репродукция Левитана на стене. Уютно, по-профессорски спокойно.

Дарья Евгеньевна вернулась с тазиком воды, полотенцами и белой коробкой с красным крестом. Присела на край дивана и намочила полотенце.

– Будет немного щипать, – предупредила она, осторожно касаясь виска.

Щипало сильно, я зашипел, но не отстранился. Дарья Евгеньевна действовала профессионально и спокойно – словно первая помощь была обязательным навыком советского преподавателя.

– Рана неглубокая, но синяк выйдет хороший, – сказала она, прикладывая что-то холодное. – Подержите лёд.

Лёд обжигал кожу, постепенно заглушая боль. Я смотрел на неё снизу вверх: сейчас, без привычного строгого костюма и причёски, она казалась моложе и уязвимее. На шее заметны были царапины, оставленные руками нападавших.

– Спасибо вам, – произнёс я с неловкостью. – Простите за такой неожиданный визит.

Она покачала головой, убирая окровавленные ватные тампоны.

– Это я должна вас благодарить. Если бы не вы… даже думать страшно, что